Так случилось, что в этот же год,
Но уже при десятой луне,
Я из Снежной обители путь в Лингао
держал.
Два товарища-гостя были вместе со мной.
Вот шагаем по глинистым, желтым
холмам.
Опустились туман и роса,
Опадает с деревьев листва;
На земле — только тени людей,
С неба светлая смотрит луна…
При луне стало весело нам,—
Мы идем, и у каждого песнь на устах.
Но, вздохнув, я сказал:
«Вот ведь как!
Есть друзья — нет вина.
Есть вино — не хватает закуски к вину.
А луна так светла! Свежий ветер так
чист!
Разве будет еще столь прекрасная ночь?»
Гость ответил:
«На склоне ушедшего дня
Бросил сеть я — и рыбу поймал:
Рот огромен, мелка чешуя,
Вот уж подлинно карп из Сунцзян!
Словом, добрая снедь. Только как мы
добудем вина?»
Я вернулся домой — за советом к жене,
А жена говорит:
«Мерой в доу запас
Я хранила давно до минуты такой».
Так достал я к закуске вино!
А потом мы продолжили путь
И добрались до Красной скалы,
Где рокочет теченье реки,
Пробиваясь меж глыб.
Горы так высоки, что уменьшенной
кажется снизу луна.
Из отхлынувших вод обнажаются скал
острия.
Только несколько лун миновало
и несколько солнц, —
А узнать не могу эти горы и эту реку!
…Полы длинной одежды своей подобрав,
Я вскарабкался вверх но отвесной скале
И, пробравшись сквозь чащу кустов
молодых,
Оседлал Леопарда и Тигра,
На спину Дракона Рогатого влез
И, до гнезд соколиных добравшись,
Взираю на темный дворец — на обитель
Фэн И…
Жаль, что гости со мной не решились
взобраться сюда!
Вдруг раздался пронзительный свист,
Задрожали деревья, пригнулась трава,
Все долины в низинах эхом вторили
свисту в горах,
Все гонимые ветром реки вздыбили воды
свои.
Цепенея и духом упав,
Я смятенье не мог побороть,
Страшно было стоять на вершине совсем
одному,
И тогда я спустился к друзьям,
Нас у берега лодка ждала.
На средине реки
Мы отбросили весла, отдавшись теченью
Чанцзян,
И дремали, от мира уже отрешась…
Вот приблизилась полночь.
Тишина воцарилась — и вдруг
Одинокий журавль
Над рекой пролетел:
Колесницы колеса — это круглые крылья
его.
Тонкий шелк — это белые перья его.
