Вэкфильдский священник | страница 24



             Эдвинъ, любя, молчалъ.
   Ему съ смиренной нищетою
             Судьба одно дала:
   Плѣнять возвышенной душою,
             И та — моей была!
   Роса на розѣ, цвѣтъ душистый
             Фіалки полевой,
   Едва-ль сравниться могутъ съ чистой
             Эдвиновой душой.
   Но цвѣтъ съ небесною росою
             Живутъ одинъ лишь мигъ:
   Онъ одаренъ былъ ихъ красою,
             Я — легкостію ихъ.
   Я гордой, хладною казалась,
             Онъ втайнѣ былъ мнѣ милъ.
   Увы! любя, я восхищалась,
             Когда онъ слезы лилъ!
   Несчастный!.. Онъ не снесъ презрѣнья:
             Въ пустыню онъ помчалъ
   Свою любовь, свои мученья,
             И тамъ въ слезахъ увялъ.
   Но я виновна: мнѣ страданье,
             Мнѣ утопать въ слезахъ,
   Мнѣ будь пустыня та изгнанье,
             Гдѣ скрытъ Эдвиновъ прахъ.
   Надъ тихою его могилой
             Конецъ свой встрѣчу я:
   Пусть приношеньемъ тѣни милой
             Вся будетъ жизнь моя!»
   — Мальвина! старецъ восклицаетъ,
             И палъ къ ея ногамъ…
   О, чудо! ихъ Эдвинъ лобзаетъ,
             Эдвинъ предъ нею самъ.
   «Другъ незабвенный, другъ единый!
             Опять на вѣкъ я твой:
   Полна душа моя Мальвиной,
             Я здѣсь дышалъ тобой.
   Забудь о прошломъ; нѣтъ разлуки,
             Самъ Богъ вѣщаетъ намъ:
   Отнынѣ, радости и муки,
             Все въ жизни — пополамъ.
   Ахъ, будь и самый часъ кончины
             Для двухъ сердецъ одинъ:
   Пусть съ милой жизнію Мальвины
             Угаснетъ и Эдвинъ!»[2]

Пока онъ декламировалъ балладу, Софія смотрѣла на него не только одобрительно, но даже съ нѣжностью. Какъ вдругъ наше спокойствіе было нарушено ружейнымъ выстрѣломъ, раздавшимся у самыхъ нашихъ ушей, и вслѣдъ затѣмъ сквозь кусты пробрался человѣкъ съ ружьемъ и подхватилъ убитую имъ дичь. Охотникомъ оказался никто иной, какъ капелланъ мистера Торнчиля, а жертвой его палъ одинъ изъ дроздовъ, только что услаждавшихъ насъ своимъ пѣніемъ. Такой громкій и близкій выстрѣлъ, конечно, перепугалъ моихъ дочерей и я замѣтилъ, что Софія, не помня себя отъ страха, бросилась въ объятія мистера Борчеля, ища защиты. Капелланъ подошелъ къ намъ, извинился, что потревожилъ насъ, и увѣрялъ, будто не зналъ, что мы такъ близко. Потомъ онъ подсѣлъ къ моей младшей дочери и, по обычаю охотниковъ, повергъ къ ея ногамъ всю дичину, настрѣленную въ это утро. Она намѣрена была отказаться отъ подарка, но выразительный взглядъ матери принудилъ ее измѣнить тактику и принять приношеніе, хотя и неохотно. Жена моя, по обыкновенію, возгордилась этимъ обстоятельствомъ и шопотомъ сообщила мнѣ, что капелланъ въ такомъ же восторгѣ отъ Софьи, какъ сквайръ отъ Оливіи. Однакожъ я съ большимъ вѣроятіемъ полагалъ, что привязанность Софіи обращена совсѣмъ въ другую сторону. Капелланъ явился къ намъ собственно по порученію мистера Торнчиля и сообщилъ; что сквайръ намѣренъ сегодня вечеромъ устроить танцы при лунномъ свѣтѣ на лужайкѣ, передъ нашимъ домомъ, и для этой цѣли заказалъ уже и музыку, и угощеніе.