Его таился кровъ —
Пріютъ для сироты гонимой,
Для странника — покровъ.
Не пышны въ хижинѣ уборы,
Тамъ бѣдность и покой;
И скрипнули дверей растворы
Предъ мирною четой.
И старецъ зритъ гостепріимный,
Что гость его унылъ;
И свѣтлый огонекъ онъ въ дымной
Печуркѣ разложилъ.
Плоды и зелень предлагаетъ,
Съ приправой добрыхъ словъ;
Бесѣдой скуку позлащаетъ
Медлительныхъ часовъ.
Играетъ рѣзвый котъ предъ ними,
Въ углу кричитъ сверчокъ,
Трещитъ межъ листьями сухими
Веселый огонекъ;
Но молчаливъ пришлецъ угрюмый,
Печаль въ его чертахъ,
Душа полна прискорбной думой
И слезы на глазахъ.
Ему пустынникъ отвѣчаетъ
Сочувственной тоской:
— О, юный странникъ, что смущаетъ
Такъ рано твой покой?
Иль быть убогимъ и бездомнымъ
Творецъ тебѣ судилъ?
Иль преданъ другомъ вѣроломнымъ?
Или вотще любилъ?
Увы! какъ жалки и презрѣнны
Утѣхи благъ земныхъ!
А тотъ, кто плачетъ, ихъ лишенный,
Еще презрѣннѣй ихъ.
Приманчивъ лести взоръ лукавый:
Но вѣдь она вослѣдъ
Бѣжитъ за счастіемъ, за славой,
И прочь отъ нашихъ бѣдъ.
Любовь — давно слыветъ игрою,
Наборомъ сладкихъ словъ;
Незрима въ мірѣ, лишь порою
Живетъ у голубковъ.
Но, другъ… ты робостью стыдливой
Свой нѣжный полъ открылъ… —
И странникъ очи, торопливо
Краснѣя, опустилъ.
Краса сквозь легкій проникаетъ
Стыдливости покровъ:
Такъ утро тихое сіяетъ
Сквозь дымку облаковъ.
Трепещутъ перси, взоръ склоненный,
Какъ роза цвѣтъ ланитъ…
И дѣву-прелесть изумленный
Отшельникъ въ гостѣ зритъ.
«Простишь ли, старецъ, дерзновенье,
Что робкою стопой
Вошла въ твое уединенье,
Гдѣ Богъ Одинъ съ тобой!
Любовь надеждъ моихъ губитель,
Моихъ виновникъ бѣдъ:
Ищу покоя; но мучитель —
Тоска за мною вслѣдъ.
Отецъ мой знатностію, славой
И пышностью гремѣлъ,
А я была его забавой,
Онъ все во мнѣ имѣлъ.
Стекались рыцари толпою,
Мнѣ предлагая въ даръ
Тѣ — чистый, сходный съ ихъ душою,
А тѣ — притворный жаръ.
И каждый лестью вѣроломной
Привлечь меня мечталъ…
Но въ ихъ толпѣ Эдвинъ былъ скромный;
