«Пусть прячется!» — подумала она, неожиданно увидев у окна его фигуру, мелькнувшую на мгновение точно тень.
* * *
— О чем ты весь день мечтаешь? — спросила Ата, когда Айсе зашла вечером к ней на кухню.
Сильные руки Аты со всей мощью погружались в тесто, ее пальцы исчезали в нем; она мяла и колотила кулаками вязкую массу, вытягивала ее, словно собираясь порвать, чтобы затем сбить ее обратно.
Ничего не ответив, Айсе присела к столу. Ей нравилось наблюдать, как Ата вихрится по кухне.
— У тебя самые красивые руки на свете, — внезапно сказала Айсе.
Ата смущенно рассмеялась и спустя некоторое время произнесла:
— Эти руки тебя вырастили, — и она посмотрела на них так, как будто это были самостоятельные существа, — они тебе попу мыли, башмачки завязывали и время от времени отвешивали подзатыльник… а теперь… теперь они утомились и на них выступили старческие пятна.
Ата вытерла руки о фартук и подошла к плите, чтобы перелить сироп со сваренными в нем фигами, фундуком и изюмом из кастрюли в блюдо.
Айсе вскочила. Это было ее любимое лакомство.
— Да мы ведь все это не съедим, — сказала Айсе, запуская палец в блюдо.
Ата хлопнула ее по руке.
— Это не только для нас, — строго сказала она, — а и для гостей на послезавтра.
Ее голос звучал увещевающе, ибо Ата точно знала что Айсе уже сочинила себе отговорку, чтобы не присутствовать на предстоящем мероприятии.
— Но мы с Сезен, знаешь ли… — начала было Айсе, однако Ата только покачала головой.
— Ты не получишь разрешения упорхнуть, а стало быть, прими это как должное. Поэтому я твой любимый десерт и приготовила — подслащивая пилюлю, произнесла Ата и пододвинула к ней блюдо.
* * *
В оклеенной темно-красными обоями столовой с двух сторон висели двурогие светильники, погружавшие помещение в мягкий полумрак.
Во главе длинного овального стола восседал отец, перед ним стоял хрустальный графин с аракой.
В детстве Айсе называла ее «львиным молоком».
— Но львиное молоко может пить только глава семьи, — сказал тогда Ахмет и засмеялся, когда Айсе обмакнула палец в молочно-белую жидкость и, облизав его, сморщила физиономию от горечи.
Хотя в воскресенье мать не пользовалась косметикой, в приглушенном свете шрам на носу был почти незаметен. После хирургического вмешательства ее нос стал меньше; Айсе казалось, будто он из воска, мягкой, податливой массы, которой можно было придать любую форму. Время от времени Антая наведывалась к хирургу, который впрыскивал ей под морщинки какой-то препарат, чтобы в том месте разгладить кожу. Антая сидела напротив нее, и за ужином Айсе иногда предпочла бы избежать ее экзаменующего взгляда — уж слишком внимательно она всматривалась в лицо Айсе, точно в план, который ей следовало запомнить и срисовать. Антая дисциплинированно консервировала свою красоту, пусть даже с нарастающим разочарованием, и столь же строго, как к себе самой, она относилась к Айсе. Если Айсе вольно сидела в кресле и Антая замечала это, она жестко хватала ее за плечо.
