— Что случилось?
— Она знает. — Женщина отвечала, словно откуда-то издалека. — Она знает все.
Майкл знал, что Кэтрин говорит об одном человеке, о единственной семье, которая у нее есть. И прекрасно знал, что она чувствует — стыд, злость. Что еще можно чувствовать, когда человек, которого ты любишь, узнает, что ты уголовник?
— Прими мое сочувствие.
— Все эти годы я лгала… жила в плену иллюзий, обманывала себя, убеждала, будто то, что я делаю, никому не вредит.
Они оба стояли теперь молча, глядя на яхты с широкими открытыми парусами, направляющиеся по Босфору в Мраморное море. Наконец Майкл сказал:
— Иногда, защищая тех, кого мы любим, мы вредим им. Мы этого не хотим, но оно происходит независимо от нас… — Он помолчал. — Нужно многое переварить. Ничего, она поймет.
— Ты не видел ее глаза. Сплошное разочарование. Стыд. Она сравнила меня с моим отцом.
Кэтрин, наконец, повернулась, и Майкл увидел ее боль.
— У моего отца не было души. Он грабил и убивал не задумываясь.
— Может быть, — сказал Сент-Пьер. — Но он и ты — разные вещи.
— Нет. Не разные. И больнее всего — от чего у меня сердце разрывается — то, что Синди права. Яблоко от яблони…
Майкл положил руку ей на плечо, заглянул в глаза.
— Нет, она не права. Ты не похожа на отца. Ты вырастила сестру. Сделала все ради нее. Она еще не поняла, кем бы стала, если не ты. И ты не убийца, не похожа на отца.
— Я делала это, чтобы вырастить ее. Крала, чтобы нам было на что жить. Это можно оправдать. Но последние пять лет… я так и не остановилась. Делала это ради себя. Даже когда помогала Симону, мне казалось, что я в каком-то крестовом походе, что это способ доказать, будто я творю добро, совершая зло.
Майкл не сводил с нее глаз, сочувствие лишь усилилось — он понимал, что она имеет в виду. Девушка выбрала себе воровскую судьбу, и она настигала ее.
— Я больше не могу этим заниматься.
— Это правильно.
— Я должна сказать Симону. Он расстроится.
— Ничего, Симон большой мальчик.
КК отвернулась и стала смотреть на проплывающие суда.
— Майкл, что мне делать?
Он слышал, как разрывается ее сердце от стыда, который теперь испытывала за нее и сестра. Кэтрин находилась в прострации, понимая, что жизнь, единственная жизнь, какая была у нее на протяжении пятнадцати лет, подошла к концу.
— Ты должна поговорить с ней.
— Не могу, — сказала она, словно пытаясь убедить себя.
— Нет, можешь. Ты должна.
— Ничего я не должна, — ершисто отрезала она.
— Должна, — тихим голосом сказал Майкл. — Я ее позову.
