Странно было, что после подобных возбуждений я вовсе не ворочался в постели в липкой, потной бессонице, а мгновенно засыпал, словно неведомая сила забирала меня в другую жизнь и так нужно было для того, чтобы я сохранял собственные силы и терпение. Этой ночью я уснул с мыслью, что должен серьезно поговорить с Улитой.
----------
Думаю, нет нужды объяснять, насколько удивительным представлялось мне поведение моей загадочной незнакомки. Правда, она, соглашаясь поселиться в моем доме, заблаговременно вырвала у меня, чтобы не сказать выторговала, обещание моего хладнокровного и чуточку отстраненного отношения к ней, иными словами, что я не буду посягать на ее прелести. Прекрасно! Но я уже тогда понял, что это отнюдь не вечное обещание, т. е. она указывала на недопустимость грубых похотливых приставаний, а возможность разумного и, если здесь уместно так выразиться, роскошного романа никоим образом не отбрасывала. Только она хотела, чтобы этот роман произошел уже после того, как мы с хорошей, благородной статичностью и, может быть, даже некоторой картинностью выдержим паузу, исполненную какого-то затаенного любовного смысла. Но ведь я и не был груб, и, во-первых, я действительно выдержал паузу, а во-вторых, когда уже взялся за дело, то прокрадывался к ней, Улите, с самыми умеренными, надежными и, главное, известными намерениями. Вполне вероятно, что в этих моих боевых разведках уже не было искомой картинности, но если перед тем достаточно долго и хорошо держал позу, а кроме того на втором плане еще и нечеловечески мыкался среди замороженных свиных и коровьих туш, то отчего же в конце концов и не расслабиться, не дать волю чувствам?
А вот отпор я каждый раз получал невероятный и необузданный, совершенно несоразмерный с грехом моего перехода от величавости к мелкому и суетному вероломству чувственных притязаний. Эти капканы, ошейники... у меня были все основания предполагать, что мой следующий поход Улита пресечет каким-то совсем уж немыслимым способом, поэтому я и хотел, из уважения к собственной персоне, а отчасти и самосохранения ради, поговорить с ней обстоятельно и, пожалуй, строго.
Придавленное было ошейником горло и незабываемое зрелище ее наготы не помешали мне отлично выспаться, я отдохнул, но все же мне снились этой ночью всякие кошмары и ужасы, а оттого на душе был непокой. Я не стал ждать, пока Улита, исполняя обычный ритуал, принесет мне завтрак в постель, а вышел в гостиную и сел за стол, жестом показав девушке, что она может накрывать. Наверное, на моем лице было написано недовольство, может быть, и лицо-то было как в воду опущенное, и если так, то впечатление я прозводил удручающее. А к тому же еще тот факт, что я нарушил порядок, не позволил Улите обслужить меня, утреннего, как она уже привыкла это делать, в общем, у нее было причины насторожиться. Милая эта девушка молча и проворно накрыла на стол, затем, робко присев на краешек стула, бросила на меня быстрый тревожный взгляд и спросила:
