Я был в то время уже знаком с ней, а она как раз убивалась по Мелочеву, который разыгрывал с ней в паре Лешего. Полина могла бы объясниться с Мелочевым и вне производственной сферы, но сочла удобным воспользоваться традицией. Дело в том, что она доходила до такой погруженности в свою любовь к юному, начинающему актеру, что это оборачивалось каким-то высшим ангельским смехом над в общем-то святым чувством, и Полине представилось, до чего же забавно будет прихватить под платьем, причем с самыми серьезными намерениями, ничего не подозревающего, еще не наслышанного о традиции паренька. Она не думала захватить его врасплох, воспользоваться его замешательством, она как раз верила, что естественно возникшая близость между ними, неожиданно подкрепленная ее безапелляционным нападением, все объяснит ему, все скажет о ее душе, с плачем тянущейся к его душе, но именно тут и нужна ей была искрометность, какая-то истерическая веселость. Полина никому не говорила о своем замысле. Да и кому это надо было знать? Кстати, Мелочев потому и не ведал о традиции, что сама Полина в своей игре умерщвляла ее, не пользуя тех, кто до Мелочева играл Леших. Но я думаю, она каким-то образом и самой себе не признавалась в задуманном, полагая, что в нужный момент все образуется стихийно и с подобающей страстью.
И вот когда Мелочев, действительно ничего не подозревавший, забрался к ней под мох, он обнаружил там не последующие пристойные одежды обычной, до конца целомудренной женщины, а открытость несколько подувядших прелестей разгоряченной и взыскующей самочки. Малый испугался прежде, чем его изумление было побеждено необходимой всякому лицедею находчивостью. Похоже, он впал в состояние, в котором для человека в происходящем все не так, все нехорошо и неудобно, и не сумел из него выкарабкаться, не преодолел страх. Как я, который этому Мелочеву годился в отцы, знал, знал, конечно, только отвлеченным пониманием или, если угодно, мудростью, ничего впрямь чудовищного навязать ему под платьем Полина не могла даже при всей своей активности, но Мелочев повел себя с какой-то безумной, отчаянной необратимостью, просто-таки натурально выпихиваясь из реального положения вещей. Так могло бы произойти с ним, упади он в чан с кипящей смолой, но так произошло с ним и в объятиях Полины, натиск которых я в конечном счете готов признать безобидным, а для иных героев наивности и полезным, поучительным. Публика преждевремено засмеялась, видя, с какими неудобствами переваривается Лешачихой ее ужасная пища. Преждевременно - потому что Мелочев ведь сорвал спектакль, и этим зритель был уже недоволен.
