— Нашо ты його знимала?
— Шоб нэ замазать. Воно ж новэ́.
— Да-а… такойи аккуратистки я щэ николы нэ бачыв, — и засмеялся.
Наша няня, его жена, сразу постирала платье, во дворе на солнце оно вмиг высохло, и я опять была в обнове. Хотя Танька Комашня говорила, что моё платье теперь говняное всё равно. Генка показал ей большой кулак, вытаращив зверские глаза, и она побежала к воспитательке ябедничать. В тот день Генка снова палец не сосал, а я была осторожной и не полезла на дерево, чтоб не порвать платье. Вечером маме рассказали про него, она вела меня домой и всю дорогу чему-то улыбалась, хотя это делала очень редко. В последнее время она стала расти животом, летний плащик застёгивался уже только вверху.
Вскорости папа взял меня с собой в партшколу города Ровно, где учился. Мама лежала в роддоме, ждала моего братика Валентина, хотя рожать ей, с пороком сердца, нельзя было вообще.
Поселились с отцом в партгостинице в центре на третьем этаже. В комнате сбоку красовалась белая раковина с краном, там папа перед обедом вымыл мне и себе руки. В столовой думала только о нём, о кране, — блестящем, с белой крутящейся закрывачкой. Отец отправился на занятия, а я — на хозяйстве в комнате, ведь всегда примерная и послушная.
Одна! В детскую сумочку за платочком — и к крану, сердце стучит в ушах об раковину. Прижмуриваюсь и осторожно кручу — открылось, а оттуда снова та живая, прозрачная струя… Чистый платочек выстиран. В чемодан — но там всё большое и тоже чистое, неинтересно. Руки помыть после чемодана. Долго, каждый пальчик…
Дома по утрам папа, умываясь, набирает в пригоршню воды и громко фырчит туда. Потом мокрыми руками укладывает волнистые чёрные волосы, зажимая их между пальцами. На солнце они блестят-переливаются крупными кудрями. Нацеживаю воду, тычусь лицом и фырчу папой — в руках пусто, ни капельки. Не получается…
Что ещё помыть? Оглядываюсь: посередь комнаты стол с белой, узорчатой, крахмальной скатертью и — ба-а! — графин, круглый, прозрачный, с веточкой матовых ягодок и длинными листочками. Красивый — очень. Но воду в нём всё равно надо сменить. Куда её? Столько не выпью. Отлила в гранёный стакан, попробовала. Нет, не влезет — уже наобедалась. О! А окно на улицу приоткрыто. Распахнула половинку и весь графин бзы-ы-ынь — туда. Пустой. Пополоскала, ещё, посмотрела на свет — блеск! Веточка сверкает. Дно снаружи вытерла полотенцем. Набрала полный графин, поставила на середину стола. Помыла крышечку с пипочкой — как игрушка, гладенькая, скользкая. Закрыла графин.
