— Чёрная тётка злая и бессовестная! Она всем показывает свой голый пуп! У нас в городе никто так не делает!!
В зале стали смеяться. Мама взяла меня за руку, наклонилась, и мы вышли из сеанса. Она оставила меня возле бабушки Тоси-билетницы:
— Доця, кино уже скоро кончится, — и пошла досматривать.
Баба Тося дала мне семечек и бумажку, чтоб я туда плевала. Я плевала и думала про беленькую:
— Тётя Тоня, почему девушка в белом печалилась?
— То нэ просто девушка, то Галина Уланова. А печалилась, бо домой хотела.
— К родителям?
— Да, в свою страну.
— Её украл дядька с тряпочной головой?
— Да, доню, украл та й завиз.
— Куда?
— В Турэччыну.
— Почему?
— Так вин жэ турок. А турок нэ козак. Отака трагэдия бувае на свити.
Трагедия не выходила из головы, и в садике про неё я рассказала Генке.
— А! Я с мамкой тоже смотрел. Это балет, «Бахчисарайный фонтан», и там не говорят. Совсем. Только танцуют.
— Тётка в чёрном злая.
— Она зарезала Уланову.
— Как?
— Ножом.
— Ножом?..
«А я до конца и не досмотрела. Надо было в кино кричать ещё громче!»
Надежда Николаевна услышала наш разговор и успокоила меня, сказав, что это кино, а Уланова — лучшая балерина мира. Султан же так горевал по своей погибшей любимой, что построил очень красивый фонтан слёз — Бахчисарайский. «Всё равно дядька вор: если бы не украл беленькую, она б до сих пор жила!»
Дома вечерами не с кем было играться, и я говорила родителям, что хочу братика — как Генка, но очень маленького — как мячик. Я буду его катать на ручках и звать Валиком. Мама пообещала.
Потом мне сшили розовое платье, воздушное, как снежинка, для поездки к бабушке в село. Няня в группе сказала, что оно газовэ и лэгэнькэ.
После завтрака играли, как обычно, в винограднике, по садику, на территории. Побежала в туалет. Он был весь окутан виноградом, сделан из ровных, гладких и тесных досок — чистенький-чистенький. Взошла на приступочку. А как же платье — вдруг испачкаю?! Сняла, положила рядом. Вверху на двери глазеет вырезом небесно-голубое сердечко. Чуть подпрыгнула, чтоб заглянуть в него, — дверь приоткрылась, сбоку платье лизнуло мою ногу, подняло подольчик и пфи-и-и… невесомо, облачком как скользнуло, в самую яму! И всё там накрыло. Стою в трусах и красных сандаликах и горюю над дыркой: «У меня никогда не было такого красивого платья — всё на вырост, в чём теперь поеду к бабушке Насте?..»
Генка тут как тут: заглянул, встал на приступочку, посмотрел в яму: «Я сейчас» — и убежал. Привёл нашего дядю конюха — он продукты на подводе возил, — в руках длинная толстая палка с крюком. Достал платье, оно от лёгкости испачкалось только чуть-чуть снизу, и понёс к колодцу:
