Было уже за полночь, когда зазвонил телефон. Я отложил в сторону книгу и снял трубку.
— Алло. Кто это? — осведомился я.
— Фрэнк, это Говард! — Голос моего друга срывался на пронзительный визг. — Приезжай как можно скорее. Они вернулись! И, Фрэнк, знаменье бессильно! Я попробовал к нему прибегнуть, но гудение лишь усиливается, и неясная фигура… — Голос Говарда оборвался.
— Мужайся, друг! — едва не заорал я в трубку. — Не дай им заподозрить, что ты испугался. Осеняй себя крестным знаменьем снова и снова. Я сейчас буду.
Вновь послышался голос Говарда: теперь он почти хрипел.
— Фигура проступает все яснее, все отчетливее. А я ничего не в силах поделать! Фрэнк, я разучился креститься! Я утратил все права на защиту знаменьем! Я сделался жрецом дьявола. Этот рассказ… мне не следовало его писать!
— Покажи им, что ты не боишься! — закричал я.
— Я попытаюсь! Попытаюсь! О боже мой! Эта фигура…
Я не стал ждать, что будет дальше, а схватил в панике шляпу и пальто, сбежал вниз по лестнице, выскочил на улицу. Уже на тротуаре на меня накатило головокружение. Я вцепился в фонарный столб, чтобы не упасть, и яростно замахал рукой проезжающему такси. По счастью, водитель меня заметил. Машина притормозила, я доковылял до нее и забрался внутрь.
— Быстро! — закричал я. — Бруклин-Хайтс, дом десять.
— Да, сэр. Холодная ночка выдалась, верно?
— Холодная! — взревел я. — То-то будет холодно, когда нагрянут они! То-то будет холодно, когда они начнут…
Водитель недоуменно воззрился на меня.
— Все в порядке, сэр, — заверил он. — Сейчас доставим вас домой в лучшем виде, сэр. Бруклин-Хайтс, вы сказали, сэр?
— Бруклин-Хайтс, — простонал я и рухнул на сиденье.
Такси понеслось вперед, а я пытался не думать об ожидающем меня ужасе. И в отчаянии хватался за соломинку. Чего доброго, думал про себя я, Говард временно помешался. Как могли ужасные твари обнаружить его среди миллионов людей? Быть того не может, чтобы они его нарочно разыскивали. Быть того не может, чтобы они намеренно выбрали его среди столь многих. Он слишком ничтожен; все мы слишком ничтожны. Эти твари — неужели они станут ловить людей на удочку или тралом? Но ведь Генри Уэллса они отыскали! Как там сказал Говард? «Я сделался жрецом дьявола». А может, жрецом этих тварей? Что, если Говард и впрямь стал их жрецом на Земле? Что, если благодаря написанному рассказу он стал их жрецом?
Эта мысль терзала меня как ночной кошмар; я упрямо гнал ее прочь. У Говарда достанет храбрости, чтобы им воспротивиться, думал я. Он покажет им, что не боится.
