— Мы с тобой вместе за одной решеткой сидели, и, сам знаешь, не кто иной, как ты, взял меня в наше общее дело. Так что ни во что плохое относительно тебя я никогда не верил и не поверю, пока не проверю собственной шкурой. Но и тогда никому не скажу — рассужу собственным судом… Между нами особые законы, разве не так? Учредили их еще там, в отсидке. — И, понизив голос, добавил: — Я нарочно так говорю, чтоб допекло, чтоб знал, как обижаться без причины…
Он задержал взгляд на лнце Волоха, кашлянул и заговорил чуть громче:
— Вот и понимай: мы полностью тебе доверяем. Потому что не из тех, кто прячет камень за пазухой, увидим какую‑то заминку — не будем шушукаться по углам. Те, враги, болтать не намерены — они вешают, убивают. Фронт с каждым днем приближается, сидеть сложа руки больше нельзя. Пора переходить к делу. И это твоя задача — сделать так, чтоб мы поскорее начали действовать. Насколько мне известно, Бабочка вынашивает какой‑то план. Она в контакте с одним немцем, из таких же, как мы. Да, да, это настоящий немец, с истинным революционным духом… Кроме того, велись разговоры насчет резервуаров с горючим. Пора с ними кончать. С телеграфными линиями — тоже. Одно, другое — вот и наберется….
— А вы что ж молчите? — обратился Волох к двум мужчинам, которые сидели в самой глубине подвала и почти не были видны из‑за ларя с мукой. Он встал, подошел к ним. — Если не ошибаюсь, вы с табачной фабрики?
— Вот видите — я то же самое говорю. Нас за версту можно распознать, до того несет табаком. Попробуй тут держать конспирацию, — ответил один из мужчин. — Правильно, оттуда мы, с табачной.
— А вы обувщик? — Сыргие указал на второго. — С обувной фабрики?
— И спрашивать нечего: тоже насквозь пропах кожами. — Мужчина подошел ближе к свету. — Зато есть и своя выгода: не только женщины шарахаются в сторону, но и жандармы. Обыскать — так и вообще ни у одного не хватает смелости. Ха–ха! — он от души рассмеялся. — Вы, кажется, приняли какое‑то решение? Я, грешен, задремал: тут так тепло, пахнет свежим хлебом…
— Мда–а. Чем нам хвалиться, товарищ? — подавленным голосом сказал рабочий. — Набиваем сигареты, упаковываем в пачки табак… и посылаем гадам на фронт! Все удовольствия фрицу — и сигареты, и трубку раскурить после кофе.
— Неужели прямо на фронт? — удивленно протянул кто‑то.
— Прямиком. Вот и скажите, разве так годится? Разве хорошо обслуживать врага? Еще называемся — рабочий класс.
