Гул еще звучал. Алан Маркович опустил бинокль: не хотел он больше смотреть на этот город. Третье утро командировки оказалось кошмарным. Руки немного дрожали, здорово стучало в висках. Снизу из ресторана в распахнутое окно все так же лились дурманящие запахи пищи. Они поднимались волнами. Звон ножей, гул, но уже не самолета, а электрической мясорубки, голоса поваров — ни слова не разобрать. На подоконнике, прижатый распахнутой рамой, стоял цветок. Все тот же цветок в узком глиняном горшке, белый и влажный.
В дверь постучали. Вошла горничная в коричневом платье, фартучке и наколке. Не поворачиваясь к ней, он потребовал:
— Уберите цветок. — Он видел ее только краешком глаза. Горничная дернула плечом. — Я не понимаю, — раздраженно сказал он. — Кто здесь ходит по ночам? Вчера я ложился спать — этого не было! — Он указал на цветок пальцем. — Утром проснулся и увидел это на подоконнике. — Горничная снова дернула плечом и постукала, стоя на месте, туфельками. — Ну что вы плечами пожимаете?! Что вы плечами пожимаете?! — Он повернулся. — Я спросил, кто и зачем заходил в мой номер ночью?
Все-таки запахи кухни были как наваждение, подводило желудок. Он крутил в руке бинокль и вопросительно смотрел на горничную.
— Неужели вы ничего не видите? — поинтересовалась она.
— А что я, по-вашему, должен видеть?
— А мы так надеялись, — сказала горничная. Вид у нее был несчастный.
— На что? На что вы надеялись?! — Он повысил голос. — Ну, предположим, вчера вечером я был навеселе и вернулся в гостиницу не совсем в том состоянии… — Алан Маркович ощутил боль в висках. — Извините меня, я действительно чего-то не замечаю…
Горничная поправила свою наколку и вышла. Когда дверь затворилась, он опустился на стул, на этот раз спиной к окну.
«Схожу с ума, — думал он. — Зачем я перед ней извинился? — Он вспомнил происшедшее накануне, и ему стало совсем уже дурно. — И цветок этот опять…»
Почему-то первой в памяти возникла фарфоровая голова: она катилась по черно-синей мощенке, казалось, прямо под ноги; рядом сверкало стекло кафе с идиотской табличкой: «Памятник архитектуры конца двадцатого века».
«Все-таки это был другой самолет, он не делал посадки… Ненавижу! — Алан саданул себя кулаком по колену и почувствовал боль. — Уже третьи сутки непонятно что! Сейчас я мог бы сидеть у себя дома или, как минимум, в самолете!.. Но где — дома? — Солнце лежало на противоположной стене желтым ярким углом и слепило даже в отражении. Всплыло воспоминание о галлюцинации, и он задрожал от ярости. — Меня таскают по городу, показывают богоугодные заведения!.. А потом на десерт угощают сильным галлюциногеном! — Он пощупал нёбо кончиком языка. Сухое. — И этот их сотрудник… как его, Геннадий Виссарионович…»
