— Ну, что же вы встали, — неожиданно мягким баритоном проговорил он. — Может быть, сварите мне кофе?
Он был гладко выбрит, он был в безукоризненном сером костюме и голубой рубашке, он был при галстуке. А на ногах — все те же мокрые ботинки.
«Все, точка, сошла с ума».
Я не сказала этого вслух, я только подумала, но он отозвался сразу, будто услышал.
— Превосходно, превосходно вас понимаю, Арина Шалвовна. На вашем месте я бы подумал то же самое. Давайте-ка сварите кофе, успокойтесь, а я потом вам все объясню.
— А эта баба в окне? — то ли спросила, то ли подумала я.
— Да-да. — Голос его прозвучал несколько суше. — Они почти добрались до вас.
Я вошла в комнату и, не спуская с него глаз, присела на краешек дивана.
— А там на лестнице, — непроизвольно показала я рукой, — это были вы?
По окнам все с той же невероятной силой хлестал дождь. На лице ночного посетителя отразилось явное смущение.
— Иногда не получается в приличном виде, — сказал он, и в голосе тоже послышалось смущение. — Вы потом поймете, но, в общем, это тоже был я.
С шелестом падали водяные потоки. Ударил гром, опять звякнуло стекло. Штора все еще была открыта, и я увидела, что на подоконнике сидит воробей.
— Ах, это Кромвель! Впустите же его скорее, ему же трудно!.. — Ночной гость поднялся с кресла и сам растворил дверь лоджии. Воробышек впорхнул в комнату и сел ему на плечо. — Чудесная птица, — объяснил он. — В городе так мало птиц, зато все они разумны. Кошки и птицы — это святое! Кромвель, хочешь семечек?
Воробей покрутил маленькой головкой. Опустившись обратно в кресло, ночной гость достал из кармана горсть семечек и рассыпал по столу. Кромвель слетел на полировку и принялся их быстро клевать.
— Он хотел вас предупредить о появлении крепов, но, наверное, не успел.
— А почему цветы больше не пахнут? — спросила я. — И вообще, откуда вы знаете, как меня зовут?
— А почему бы мне и не знать? Я изучил ваши анкетные данные, милая Арина Шалвовна. Простите, забыл представиться. — Он встал, одернул пиджак, с которым никак не вязались жареные семечки, и протянул мне руку: — Кириллов, Михаил Михайлович.
Я осторожно ее пожала. Рука была живой и теплой.
— Ну, так могу я рассчитывать на кофе?
«Кириллов, Кириллов, что-то знакомое… — Я напрягала память, пытаясь вспомнить. — Где-то совсем недавно я встречала эту фамилию».
Вышла на кухню, помыла чашки, быстро сварила кофе. Страха больше не было, сердце работало почти ровно. От ночного гостя в приличном костюме и мокрых ботинках будто бы исходило спокойствие. Но окружающие предметы, оставаясь вполне материальными, вдруг утратили для меня всю свою реальную значимость.
