Я включил четвертую передачу и поехал на скорости около 40 миль в час. Элис ослабила хватку, я почувствовал, что она усаживается поудобнее. Нужно потерпеть немного, прежде чем найдем место, где сможем укрыться. Все же я не мог оторвать глаз от странного мира, вытеснившего идиллические домики, стоявшие здесь двадцать лет назад. От них ничего не осталось. Мимо проносились автостоянки, мастерские, магазины, торгующие электроникой. В этой технике я уже точно не разберусь. Пока меня не было, кто-то спустился с небес, убрал сады и маленькие разноцветные крылечки и выкрасил всю округу в шестнадцать оттенков серого цвета.
Люди тоже меня удивили. Я чуть сбросил скорость, чтобы проверить собственные ощущения.
Улыбались ли мы в восьмидесятых?
Думаю, да. Возможно, не часто. Не без причины. Но все же улыбались и шли с поднятой головой, смотрели по сторонам, время от времени заговаривали с незнакомцами, смотрели им в глаза. Общаться я умел, и не только потому, что это входило в мои обязанности. Разговоры с людьми всегда казались мне неотъемлемой составляющей живого человека. В Гвинете я утратил эту способность, но память осталась.
Теперешние люди выглядели так, словно всегда хранили молчание, даже когда шли по улице парами. Они смотрели себе под ноги и, похоже, ни о чем не думали. Время от времени кричали что-то в маленькие черные телефоны, держа их у виска. Казалось, ничто вокруг их не интересовало. Короткий телефонный разговор был гораздо важнее, чем пара простых слов, обращенных к другу или незнакомцу, встреченному на пути.
Я неторопливо ехал по Сандертону, стараясь не слишком пялиться на прохожих, и пытался перестроить в своем мозгу план некогда знакомого городского района. Надо быстрее добраться до Покапо, потому что копы обязательно скоро объявятся. У них новые электронные игрушки, которые я не надеялся обмануть.
Подумав об этом, я прибавил скорость. Чувствовал себя еще более далеким от мира, в котором оказался. Доехал до следующего перекрестка, увидел красный сигнал светофора и прикинул: может, оставить здесь байк, а вместе с ним и Элис Лун, взять такси, поехать обратно в Гвинет и попроситься в свою камеру.
Элегантный мужчина, лет около тридцати, в хорошо сшитом хлопчатобумажном костюме цвета хаки, вышел на дорогу. Я нажал на клаксон. Голос у «кавасаки» — как у детеныша тюленя, зовущего мать.
Телефон у молодого человека висел на поясе в красивом кожаном футляре. Уши заткнуты маленькими белыми наушниками. Таких я еще не видел. От них отходил тонкий белый проводок, подсоединенный к крошечной белой коробочке, прицепленной к груди наподобие значка.
