И вот я на обратном пути к своему дяде, в большем отчаянии, чем когда-либо.
Пока я перебирал в моей голове мои заключения, мой конь принялся ржать и жаться к стороне. Я поднимаю глаза, но ничего не замечаю. Он пробежал добрую милю, пока я мог его остановить. Добившись этого, я осмотрелся.
Немного спустя, полагая, что снова выехал на большую дорогу, я не замедлил снова погрузиться в свои мрачные мечты. Я очнулся от них только вследствие голода, который начал давать себя чувствовать. Я взглянул на часы. Изумленный, что время ушло так вперед, я ищу солнце: оно на закате. Тогда для меня стало ясно, что я заблудился.
Я продолжал путь, но до дома добраться не мог. Обеспокоенный ночлегом, я въехал на вершину легкой возвышенности. Останавливаюсь бросить взгляд вокруг меня, обнимаю взором длинную цепь холмов, равнин, лесов, которые я проехал.
Вдруг слышу звуки сельского рожка и вижу в некотором расстоянии пастуха, опершегося на свой посох; две собаки и мальчик собирали его стадо.
Я направился к нему. Он, казалось, изумился, увидев меня.— Не бойтесь ничего, — сказал я ему, — мой друг: я заблудившийся путник, которого ночь обязывает искать где-нибудь убежища. Хотите мне служить проводником до ближайшей деревни.
«Увы! — ответил он, — эта местность пустынна. В двух милях отсюда есть только замок, хозяин которого в отсутствии. Впрочем, ночь настала бы раньше, чем вы приехали бы туда, во всяком случае, слишком поздно, чтобы быть там принятым. Но мой шалаш недалек. Я могу предложить вам только солому для постели, молоко и хлеб для утоление голода. Вот все, что дало мне Небо, и я охотно разделю это с вами сегодняшним вечером, а завтра направлю вас по вашему пути.
Я принял это обязательное предложение.
Итак, после долгого и утомительного дня, я попал в плохенькую хижину. На пороге ее я нашел добрую женщину (она была жена пастуха) с маленьким ребенком на коленях. Она не менее пастуха была изумлена, меня увидев.
Первая моя забота была отыскать место для помещение лошади; и в то время как я устраивал ей подстилку, а мой хозяин загонял своих баранов, его жена ушла готовиться к нашему приему.
При входе в хижину, я был изумлен господствовавшей в ней неряшливостью: полное изображение самой ужасной нищеты. Я сравнивал молча эти задымленный стены с раззолоченным убранством дворцов, и в первый раз меня посетили горестные размышление относительно неравенства в участи человеческих существ.
— Мачеха — природа, — говорил я себе, — нужно тебе, чтобы часть твоих детей была рождена для такого рабства и труда, когда другая утопает среди нее в роскоши!
