Было много взрослых, а детей мало; мне сверстника совсем не нашлось.
Было не очень весело.
Мама поиграла на рояле, и все чинно ходили вокруг зажженной елки.
Зато я был вполне вознагражден полученным с елки подарком.
Когда я только вошел в зал, я сразу его заметил и тотчас же подумал: не мне ли?
Как раз, оказалось, мне.
Это была лошадь, совсем как настоящая, большая, вся в шерсти, с седлом, которое можно было, отстегнув подпругу, снимать и вновь надевать.
Раньше у меня было много игрушечных лошадей, и в упряжке, и под седлом, но все были гораздо меньше. Эту же я едва-едва мог двигать, а вставив ноги в стремена, на ней можно было «ехать галопом», т. е. качаться сколько угодно.
Кроме «бабушкиной елки», было и еще кое-что новое в эти праздники.
Утром, в первый день Рождества, к нам впустили слободских мальчиков «со звездой».
Они ходили из дома в дом, вертели звезду и пели.
Я видел это в первый раз.
Большую бумажную звезду они сами смастерили, оклеили золотою бумагой и пестро разрисовали.
Когда они ушли, Матреша очень ворчала. Они наследили мокрым снегом и ей пришлось убирать за ними.
Священники и певчие из нескольких церквей приезжали к бабушке «славить Христа» и я теперь присутствовал при этом.
В день нового года я проснулся под звуки духовой музыки. Может быть так бывало и раньше, но я этого не помнил. Теперь же я, полуодетый, кинулся к окну столовой, выходившей во двор, и увидел, что посреди двора стояли кругом музыканты в флотской форме и один, с белой палочкой в руке, стоявший в середине круга, командовал, как им играть. Самый плотный из всего хора музыкант страшно надувал свои щеки, выдувая басовые ноты из огромной трубы, перекинутой через его плечо.
Музыка продолжалась довольно долго и вся дворня высыпала во двор послушать. Под самый конец вдруг заиграли «Боже Царя храни», мама мне сказала, что это музыка в честь нашего Царя. Из бывших во дворе кое-кто стал креститься; думая, что так надо, перекрестился и я.
В Крещение выпало нам и еще развлечение, самое памятное.
Бабушкин Иван («Ванька»), не малый выдумщик вообще, выпросил у мамы позволения «представить комедию» у нас в зале.
С несколькими приятелями, матросами дядиного экипажа, он затеял давно это дело и не мало суетился по этому поводу.
В день представления он был весь в хлопотах: собрал со всего дома самые разношерстные ширмы, ставил и переставлял их, пока, наконец, уставил их в одном из концов залы так, что выходила, как бы, комната, в самой середине которой он поставил одно золоченое кресло, взятое из гостиной.
