На стоявшей рядом койке отдыхал мужчина, судя по виду — рабочий со стройки. Он радушно заулыбался, присел и, протянув Нгуену руку, сообщил, что приехал проведать племянника.
— У вас небось тоже здесь племянник? — спросил он.
— Нет, я к сыну, — улыбаясь через силу, ответил Нгуен.
Он и сам не понял, как с языка его сорвалась эта фраза.
* * *
Нгуен провел в интернате два дня. Он понимал: в отсутствие Лиен пребывание его здесь лишено всякого смысла. И все-таки не уезжал. Школьное начальство — все до единой женщины — жалели невезучего командира, ведь ему некуда было податься, а у человека как-никак отпуск. Они уговаривали его: оставайтесь, погостите еще. Но его удерживало другое — дети. Он был не так уж и чадолюбив. Когда последние несколько раз бывал дома перед уходом на Север, жена все пеняла ему: нет, мол, чтобы по-человечески взять дочку на руки. А он подержит ее на руках пять минут, и прямо невмоготу: малышка дергается, вертится, извивается — того и гляди вывалится на пол и вдобавок еще обмочит всего… Да и сейчас, у себя в части, редко когда заговаривал он с деревенскими детишками. И они почти не водились с ним. Он понимал, что не может найти общий язык с детьми, привлечь их к себе, и потому они не любят его, в отличие от прочих однополчан. Случалось, он переживал и мучился из-за этого. Здесь, в интернате, повторилось то же самое. Несколько раз, намереваясь свести знакомство с малышами, подходил он к ним во время игры. Они тотчас, как по команде, умолкали, настороженно глядя на него. А он терялся, не зная, с чего начать. Как-то он положил одной девочке руку на плечо. Она, дернув плечом, выскользнула: рука упала как плеть. Смешавшись вконец, он улыбнулся неловко. Никто из детей не улыбнулся в ответ. Один за другим они отошли в сторонку. Он вернулся в комнату, раздосадованный, угрюмый. Однако, чувствовал он, из глубины души его, покуда еще несмело, поднимается какое-то смутное чувство — мягкое, ласковое, но отравленное горечью. Он приехал в Ханой в воскресенье и, гуляя по берегу Озера[1] видел: вокруг полным-полно земляков с Юга. И почувствовал, как в сердце иглами впивается боль; душевному равновесию его пришел конец. А здесь, в Хайфоне, увидал он тысячи детей с Юга, совсем еще несмышленышами оторванных от родителей, от дома, от родины. И с пронзительной ясностью вдруг понял, какая страшная рана рассекла надвое страну. Что за взгляд у этих детей: удивленный, неприкаянный, словно они ищут глазами нечто такое, чего никак не увидишь…
