В этом доме, владении матушки Кхой, последние два года размещался волостной комитет Чьеуфу. Дом был совсем новый, по-новому же и выстроенный: с плоской крышей, высоким фундаментом, он смотрелся этаким каменным кубом, в окнах красовались декоративные решетки. Настоящей владелицей его была дочка Кхой. Дом окружал большой сад, где росли плодовые деревья. Урожай с них снимали круглый год. К дому вела дорожка, обсаженная двумя рядами ровно подстриженного кустарника, кроме того, тут росло еще с десяток абрикосовых деревцев. Прежде в канун Нового года, когда ветви абрикосов сбрасывали с себя листву и сплошь покрывались бледно желтыми цветами, мать и дочь срезали их и несли на рынок в Куангчи, выручая за каждую ветку по тысяче пиастров.
Все это богатство было создано руками дочери Кхой, она оказалась на редкость предприимчивой особой. Муж ее, молодой и здоровый мужчина, весьма охочий до женского пола, был всего лишь сержантом в марионеточной армии, его часть стояла в здешнем уезде. Дочери Кхой пришла в голову мысль открыть неподалеку от села, прямо у шоссе, идущего к порту Кыавьет, бар, где продавались бы «солдатская радость», оранжад «Вирелей», пиво «Тигр» и ряд других столь же замечательных и высококачественных прохладительных: напитков. Но главным ее занятием была перепродажа американских товаров, скупленных но дешевке у солдатни. Вещи, доставшиеся ей буквально за гроши, предприимчивая особа переправляла солдатам региональных частей, расквартированных неподалеку.
И вот при таком-то доме, при таком процветании пришлось бросить все, продать, утирая горькие слезы, почти за бесценок кафе-бар, так удачно пристроившееся у реки, по которой текли деньги, и уехать в район, сняв там убогую комнатенку.
Ей хорошо были известны повадки мужа — он слыл заправским сердцеедом, и не без оснований — возле него вечно крутились какие-нибудь бабенки. Конечно, если убьют мужа на войне — тут уж другое дело, ничем не по можешь, но чтобы из-за поганой коммерции, пропади она пропадом, у тебя его из-под носа какая-нибудь бабенка пошустрее уволокла, нет уж, увольте, этому не бывать. Под бдительным оком супруги, контролировавшей не только каждый его шаг, но и каждый брошенный им взгляд, бравый сержант сделался неузнаваемым — без жепы он теперь и шагу не делал, а той только того и надо было. Потому-то так и случилось, наверно, что домой она за целый год всего каких-нибудь пару раз наведалась, да и то чтобы прихватить с собой что-нибудь поценнее — теперь на новом месте надо было свое дело открывать… Но вот подошло лето семьдесят второго, и, теперь уже окончательно бросив детей на попечение матери и даже не простившись, не повидав их напоследок, супруги, ничтоже сумняшеся, дали стрекача в провинции, что лежали намного южнее.
