Но не сказал.
Потому что рука-то была послушна вполне, а вот полосочка света была и впрямь тяжела и обжигала чрезмерно…
— Когда тебе привезут новую кумангу? — спросил, обмирая, Илья. — Да поднимись ты наконец и голову подними!.. Когда?
— Утром… Я сбегаю потороплю?
— Сидеть!
— Но что я могу сделать для тебя, сидя?
— Ты можешь немножко помолчать для меня, малыш…
Малыша звали Архад… Нет, пожалуй, точнее так: Аргад, — но с глухим фрикативным «г», какое бывает в родственных русскому языках и в слове «ага». Впрочем, давайте плюнем и будем писать его имя так: Аргхад — просто чтобы не забыть, как оно произносится. Потому что — а вдруг это важно?
Так вот: Чистильщик Аргхад мог значительно больше, чем помолчать, сидя. Илья убедился в этом, доковыляв до его резиденции.
Начать хотя бы с того, что резиденция Аргхада размещалась в большом трёхэтажном здании (почти небоскрёбе, по меркам Восточных Пределов), занимая все три этажа плюс два подземных. Илья вспомнил свои двенадцать хижин, развалюх, угловых мансард и полуподвальных келий (протекавшая мансарда в пятом городе была его самым роскошным жильём) и впервые оценил масштабы своего неумения жить.
Прежде всего они спустились в нижний подвал, потому что именно там хранился малый саркофаг Чистильщика — неподъёмный свинцовый кубик со стальной оболочкой и сложной системой запоров, каких никогда не было у Ильи. Новенькие запоры были, несомненно, сработаны местным кузнецом-недочистком… Словом, это был абсолютно пижонский сейф, ключи от которого Аргхад немедленно передал Илье. Кроме запоров, саркофаг — даже пустой! — днём и ночью охранялся двумя дюжими недочистками; попросту говоря — рабами. Переподчинив их себе, Илья с облегчением избавился от куманги.
Освободить рабов он, увы, не мог, хотя и полагал их излишеством. Придётся им подождать до утра: утром он наденет плащ Аргхада, получит его новую кумангу и наведёт здесь порядок… Конечно, не его это дело, но он чувствовал себя виноватым перед малышом, которому предстоял суд орденского трибунала, и он решил хоть немного смягчить грядущий приговор. За профнепригодность Аргхада могут разве что разжаловать в послушники, но вот если его обвинят в злорадстве… Решено: завтра Илья этих недоделанных дочистит. И, надо полагать, не только этих.
Всё-таки орден переоценил свои силы: в Чистильщики уже лезет всякая немочь. Ведь знают, что их ждёт впереди, не могут не знать! А всё равно лезут…
Затем Аргхад вывел Илью из подвалов наверх, в бельэтаж, где поднятый пинками домашний лекарь (лучший в городе, разумеется, и тоже недочисток) остановил кровь и обработал ранки целебными мазями, моментально успокоившими боль. Но не удовлетворился этим, раздел Илью до пояса (Илья вспомнил о патронах, ухватил левой рукой камзол и держал, не выпуская), уложил на диван и быстро, ловко, методично, почти не причиняя боли, занялся его синяками и ссадинами, промывая, смазывая, обкладывая компрессами. Наконец накрыл Илью одеялом, сказал: «Двадцать минут покоя» — и исчез.
