Потом, пообещав воскрешение телес, он стал взывать к Анастасис[11], среди шуток смешливой толпы.
В это время булочник Милон, человек с зычным голосом, член коринфского сената, в продолжение нескольких минут слушавший еврея, приблизился к нему, взял его за руку и, груба тряхнув, сказал:
— Перестань, презренный, перестань пороть эту чушь! Все это детские сказки и чепуха, способная соблазнить только ум женщин. Как можешь ты на основании своего бреда молоть такой вздор, отрекаясь от всего прекрасного и находя удовольствие только в плохом, не извлекая даже пользы из всей своей ненависти! Брось свои нелепые видения, свои извращенные намерения, спои мрачные пророчества из страха, чтобы кто-нибудь из богов не отправил тебя на корм воронам, в наказание за твои проклятия этому городу, и империи.
Граждане рукоплескали словам Милона.
— Он правильно говорит! — закричали они. — У этих сирийцев только одно на уме: они, хотят ослабить наше отечество. Они враги Цезаря!
Многие взяли с лотка торговцев фруктами тыквы и плоды рожкового дерева, другие подобрали пустые устричные раковины и запустили ими в апостола, который все еще пророчествовал.
Сброшенный с портика, он шел по Форуму под гиканье и ругательства, осыпаемый ударами, измазанный нечистотами, окровавленный, наполовину голый и кричал:
— Учитель сказал: мы — отребие мира!
И он ликовал от радости.
Дети преследовали его по кенхрейской дороге, крича:
— Анастасис! Анастасис!
Посохар не спал. Как только удалились друзья проконсула, он приподнялся на локте. Сидевшая в нескольких шагах от него Иоэсса зубами молодой собаки грызла скорлупу морской иглы. Циник подозвал ее и сверкнул серебряной монетой, которую он только что получил. Потом, приведя в порядок свои лохмотья, он поднялся, обул сандалии, подобрал палку, суму и стал спускаться по ступенькам. Иоэсса подошла к нему, взяла у него из рук дырявую суму, которую взвалила себе на плечи с такой важностью, будто несла дары божественной Киприде, и последовала за стариком.
Аполлодор видел, как они шли по кенхрейской дороге, направляясь к кладбищу рабов и месту казни, заметному издали по туче воронья, носившегося над крестами. Философ и молоденькая девушка знали там куст ежевики, всегда не замятый и удобный для Эрота.
Заметив это, Аполлодор потянул Мелу за край тоги.
— Посмотри, — сказал он ему, — эта собака едва получила твою милостыню, как уж потащила девчонку развратничать.
— Это значит, — ответил Мела, — что я дал деньги такому человеку, которому деньги пришлись очень кстати.
