Том 1. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга | страница 39



И морщит низкий лоб, чтоб смутную мечту
В сознанье удержать хоть из последней силы.
Не вспомнилось ли ей, как, средь лесных подруг,
Под небом ласковым, где свет горяч и золот,
Она, кокосами свой утоляя голод,
Средь пальмовых ветвей задремывала вдруг, —
Покуда на корабль, что шел к морям студеным,
Ее не взволокли под клики моряков,
И парус, яростный от ледяных ветров,
Над тельцем скрюченным не загудел бессонно?
Так лихорадочный, видений полный бред
И голод, для души несущий очищенье,
И то высокое мгновенное прозренье,
Что озаряет мозг, даря предсмертный свет, —
Бессмысленных племен наследницу немую
Неповторимою наполнили мечтой,
И день ее весны, весь солнцем залитой,
Ей напоил глаза, сияя и ликуя.
Но там, под черепом, стоит ночная муть,
И челюсть нижняя отвисла каменея.
Внутри хрипит. А мрак все шире и чернее:
Ей полночь, час смертей, прольет покой на грудь.

КУРОПАТКА

Увы, давно ли здесь из-за нее весной
Кипел жестокий спор на пажити зеленой,
И победитель стал, еще окровавленный,
Вить дружно вместе с ней их домик травяной,
И птенчиков она питала в летний зной!
А псы разрушили приют незащищенный.
Взлетела, но свинец, за нею устремленный,
Уже пронзает грудь ей дрожью ледяной.
Священное тепло, что жизнь отогревало,
На перья нежные струится кровью алой,
И птица падает, бессильная, в камыш.
Склонился в зарослях над нею пес проворный.
Ее окутали печаль, и мир, и тишь, —
И, отлюбив свой срок, она умрет покорно.

ДЕРЕВЬЯ

О вы, что, все в цвету, спокойною красой
Так оживляете лесов родимых сени,
Потомки тихие зеленых поколений,
Семья, вскормленная и солнцем и росой!
Та страсть, которою зачата тварь земная,
Чтоб к свету ясному стремиться вновь и вновь,
Праматерь вечная, кем рождена Любовь,
Овеяла теплом и вас, благоухая.
И вы, подобно нам, желаньем рождены, —
Желанье в эти дни священного цветенья
И души создало для вас из распыленья —
Но души, что себя постигнуть не должны.
И облеченные материей безгласной,
Бессильные стопу от почвы оторвать,
Томясь по жизни — жизнь вы множите опять,
Но вполовину лишь ей сами сопричастны.

ПОКИНУТЫЙ ДУБ

Где в теплоте лесной разлит румяный свет,
Родоначальник-дуб, большой и узловатый,
Свой панцирь над холмом склонив шероховатый,
На солнце греется, осиротелый дед.
Цветущий, он века питался перегноем
Сынов, задохшихся в тени его густой,
А темная глава дышала высотой,
И сок кипел в ветвях живительным настоем.
Но ветви лучшие засохли, их скелет
Зловеще высится над кроною зеленой,
А в глубине груди, бессильно обнаженной,