Том 1. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга | страница 38



Обоих повлекло за самкою пахучей,
Стучат соперников ветвистые рога.
В рассветной мгле, дымясь, они одной тропою,
Чтоб горло освежить, спустились к водопою, —
Потом еще страшней был новый их прыжок.
Под треск кустарника, с хрустеньем града схожий,
В изнеможении, под увлажненной кожей
Играют мускулы их сухопарых ног.
А в стороне стоит спокойно, в гладкой шубке,
Лань с беленьким брюшком, и молодые зубки
Кусают дерево. Отсюда двух бойцов
Ей слышно тяжкое, свирепое храпенье,
И ноздри тонкие в горячем дуновенье
Учуяли, дрожа, пьянящий пот самцов.
И, наконец, один, для схватки разъяренной
Самой природою слабей вооруженный,
В кровавой пене пал на вспоротый живот.
С губы слизнул он кровь. Тускнеет взор лучистый.
Все тише дышит он: то на заре росистой
Успокоенье смерть уже ему несет.
И перед будущим сомнения не зная,
Рассеялась в ветвях душа его лесная.
Жизнь беспредельная раскрылась перед ним.
Он все вернул земле — цветам, ручьям студеным,
И елям, и дубам, и ветрам благовонным,
Тем, кто вскормил его и кем он был храним.
Средь зарослей лесных извечны эти войны,
Но не должны они смущать нам взор спокойный:
Природы сын, олень родился и исчез.
Душа дремотная в лесной своей отчизне
За годы мирные вкусила сладость жизни, —
И душу тихую в молчанье принял лес.
В священных тех лесах безбурно дней теченье,
Не знает страха жизнь, а смерть — одно мгновенье.
В победе, в гибели — единый есть закон:
Когда другой олень, трубя кровавой мордой,
Уходит с самкою, покорною и гордой, —
Божественную цель осуществляет он.
Всесильная любовь, могучее желанье,
Чьей волей без конца творится мирозданье!
Вся жизнь грядущая исходит от тебя.
В твоей борьбе, любовь, жестокой и ужасной,
Мир обновляется, все более прекрасный,
Чтоб в мысли завершать и постигать себя.

СМЕРТЬ ОБЕЗЬЯНЫ

В теплице, за стеклом, где жалкие растенья,
Питомцы солнечных далеких островов,
Вздымая пестики из чахлых лепестков,
Под серым небом спят, без грез, без пробужденья, —
Беднягу бьет озноб и кашель, и комком
Лежит она, дрожа в своей суконке грубой.
Дыхание свистит из пасти длиннозубой,
Ладони скрещены над рыжим животом.
Нет ужаса в глазах, но нет и ожиданья, —
Меж миром и собой ей непонятна связь,
И полон этот взгляд, в себя оборотись,
Одной лишь кротостью животного страданья.
Над дряблою губой десна обнажена.
Совсем как человек, пылающий и зябкий,
Вот мускулистые большие пальцы в лапки
Зажала — и уже не разожмет она.
Но тут увидела, как солнце заходило
За мачтами судов, собравшихся в порту, —