— Неужели? — с тревогой в голосе спросил Ромильи.
— Можете не сомневаться, — ответил Трюбле. — Но послушайте, что говорит профессор Баль на той же самой странице: «Не подлежит никакому сомнению, что врачи чрезвычайно предрасположены к душевному расстройству». И это очень верно. Среди врачей особенно предрасположены к душевным заболеваниям психиатры. Часто трудно решить, кто из двух сумасшедший: больной или его врач. Говорят также, что помешательству подвержены гениальные люди. Это несомненно так. Однако для того, чтобы быть здравомыслящим, недостаточно быть дураком.
Он еще немного полистал лекции профессора Баля, потом снова принялся писать:
«…обычным симптомом маниакального возбуждения; если же принять во внимание невропатический темперамент пациента, будут все основания предположить, что по самой своей конституции он был предрасположен к умопомешательству, которое согласно крупнейшим авторитетам следует рассматривать как гипертрофию врожденного характера индивида; поэтому нельзя считать, что вышеозначенное лицо несет полную моральную ответственность за свои поступки».
Трюбле поставил свою подпись и протянул справку Праделю.
— Вот вполне невинная и ничего не говорящая справка, следовательно, в ней нет ни слова лжи.
Прадель встал.
— Поверьте, доктор, мы не посмели бы просить вас лгать.
— Почему? Я врач. Мое дело врать. Я облегчаю страдания, я утешаю. А не соврав, не утешишь, не облегчишь страданий!
Тут он с сочувствием посмотрел на Нантейль и сказал:
— Только женщины и врачи знают, как необходима людям и как благодетельна ложь.
И, когда Прадель, Константен Марк и Ромильи начали прощаться, прибавил:
— Пройдите в столовую. Я получил бочоночек старого арманьяка. Интересно, понравится ли он вам,
Нантейль осталась в кабинете доктора.
— Сократ, миленький, я провела ужасную ночь. Я видела его…
— Во сне?
— Нет, наяву.
— Вы уверены, что не спали?
— Уверена.
Он чуть не спросил, говорило ли с ней привидение. Но удержался, боясь внушить такому податливому субъекту, как Фелиси, слуховую галлюцинацию, которой из-за навязчивости этого рода галлюцинаций опасался куда больше зрительных. Он знал, с какой покорностью подчиняются больные приказаниям, исходящим от голосов. Подумав, что расспрашивать Фелиси не следует, он решил на всякий случай попробовать успокоить угрызения совести, которые могли ее мучить. Однако, по опыту зная, что чувство моральной ответственности мало развито у женщин, он не приложил к этому больших стараний и удовольствовался тем, что сказал:
