— Но он же разрывает их на части, — заметил Макс.
— Тогда у нас есть первый пункт: он подходит к жертве и нападает на нее с близкого расстояния. — Я достал блокнот и записал эту мысль. — Это, вероятно, означает, что он хочет хорошо рассмотреть свою жертву.
— Зачем?
— Не знаю. Что еще?
— Он нападает вечером, в темноте, — сказал Макс, который начал наконец соображать. — И хватает их, когда поблизости никого нет.
— Это, наверное, как раз из того, что он должен делать. Ведь если он хочет убить собственными руками, ему не нужно, чтобы кто-то его увидел.
— А это важно для нашего списка?
— Пожалуй. Правда, ни один убийца не хочет, чтобы его видели, так что это вовсе не уникальная особенность.
— Все равно запиши, — сказал Макс. — Не только же твои мысли должны быть записаны.
— Хорошо, — согласился я, взял ручку и записал: «Он не хочет, чтобы его видели». — Он не хочет, чтобы кто-то узнал, кто он такой.
— Или что он такое.
— Или что оно такое — без разницы, — кивнул я. — Так, давай дальше.
— Он потрошит свои жертвы, — продолжал Макс, — и собирает потроха в кучку. Это вообще что-то. Мы могли бы называть его Кишкоукладчик.
— Зачем ему складывать их кишки горкой? — спросил я.
Мимо нашего стола прошла девчонка, которая как-то странно на нас посмотрела, и я понизил голос:
— Может быть, он хочет провести какое-то время с жертвой, получить удовольствие от того, что сделал.
— Ты думаешь, он их потрошит, когда они еще живы? — спросил Макс.
— Не думаю, что это возможно, — ответил я. — Я хочу сказать, может быть, он наслаждается убийством уже после его совершения. Есть знаменитая фраза Теда Банди…[13]
— Кого?
— Теда Банди. Он убил около тридцати человек по всей стране в семидесятые годы. Для него и придумали понятие «серийный убийца».
— У тебя в голове столько всякой дряни, Джон!
— Так вот, — продолжал я, — в интервью, которое он дал перед казнью, Тед сказал, что после убийства, если есть время, жертва может стать для тебя всем, чем ты только захочешь.
Макс помолчал.
— Знаешь, я больше не хочу говорить об этом.
— Почему? Минуту назад ты как будто не возражал.
— Минуту назад мы говорили о кишках. Это противно, но не страшно. А теперь что-то чересчур…
— Но мы только начали разбираться, — возразил я. — Это же психологический портрет серийного убийцы — тут все чересчур.
— Мне не по себе, — сказал Макс. — Не знаю. Я в туалет.
Он встал и ушел, бросив еду. Значит, собирался вернуться.
Я не то чтобы расстроился. Но почему я не могу просто поговорить с кем-нибудь? О том, что меня волнует? Может, я действительно ненормальный?
