В щель между сваленной одеждой и краем занавески я увидел, как он сел, тяжело вздохнул и сжал голову руками. Кисет на его поясе раздраженно произнес: "Фалви! Ответь!"
Он несколько раз тряхнул головой, окинул комнату мутным взглядом, затем пробормотал что-то и с трудом поднялся на ноги. На лице его был испуг, даже не просто испуг, - казалось, он находился в отчаянии, и виной тому был я.
Я понял это по его взгляду, блуждающему по комнате в поисках меня, и был очень рад, что спрятался. Мое убежище казалось не слишком подходящим, но менять его было поздно. К счастью, этот тип тоже оказался новичком в подобных делах.
Он выскочил на балкон и, перегнувшись через перила, с надеждой посмотрел вниз. А так как я не спускался по стене и не лежал распростертым на мостовой, он вернулся в комнату и на этот раз заметил приоткрытую дверь в холл.
По счастливой случайности я ее не закрыл. Он, должно быть, решил, что я сбежал, ведь он мог пролежать без сознания довольно долго, и у меня хватило времени для побега.
Я услышал, как он потоптался у двери, но уже через мгновение он плотно ее закрыл и вернулся обратно. По цвету его лица я понял, что у него язва. Он, похоже, из тех, у кого она всегда бывает.
Слабый голос на его поясе снова позвал. На этот раз жрец вытащил из футляра нечто, напоминающее белую вафлю, и поступил с этой штукой очень странно - он туда зевнул, то есть издал звук, подобно человеку, медленно отходящему от глубокого сна.
Я был несколько озадачен. Но тут мое внимание привлек яркий свет, вспыхнувший примерно в квартале от нас. Я был настолько изумлен изображением, увиденным на стене дома, что сделался слеп и глух ко всему остальному.
Передо мной был портрет Лорны. Гигантское изображение из моего укрытия казалось небольшим. Картина напоминала освещенный цветной витраж, хотя была лишена некоторых деталей, обычно присущих витражам. Я узнал Лорну, но долго не мог поверить своим глазам.
Да, это было несомненно лицо Лорны, но ему придали такое очарование, как будто сначала над ним поработали Арден с Рубинштейном, а затем передали Ромни, этому религиозному идеалисту. Как Ромни на холсте наделил леди Гамильтон достоинствами, которыми эта женщина с куриными мозгами никогда не обладала, так и тут Лорну Максвелл превратили в очень красивую девушку с ангельской внешностью.
Над портретом возвышалась огромная золотая буква "А". Такие же таинственные знаки, как я заметил, сверкали по всему городу, и, очевидно, это было полно глубокого смысла. Под портретом Лорны сияла надпись - "CLIA".
