И вот у своих ног я заметила что-то черное. Я наклонилась, чтобы рассмотреть получше – что там. Не фантик ли от сникерса, брошенный туристами?
По молчащим монсегюрским камням – как не ранили об осколки нежное брюшко? – медленно-медленно ползли две огромных черных виноградных улитки. Обнаженные, неспешные. Со свойственной всем примитивным организмам уверенностью они двигались куда-то, куда им было нужно. Они не ведали никаких сомнений. Им не нужен был ключ, им не нужна была тайна. Они жили здесь, у них были здесь свои дела. Здесь они питались и размножались, вот так-то.
Я смотрела, как важно, как убежденно, как спокойно, с достоинством, передвигаются они среди камней и травы. Господи, что я должна была понять, когда смотрела на улиток?
* * *
Когда я спустилась со скалы, в то же самое мгновение из-за туч вырвалось солнце. Оно пронзило лучами фиолетовое небо, раскинув руки в обе стороны, и залило Монсегюр мрачноватым, но ярким, торжествующим светом. Замок расколдован, пусть на мгновение.
Я стояла на дороге и смотрела, стараясь навеки впечатать в свои смертные глаза эту картину: хмурый замок на скале, обласканный неласковым солнцем, под низкими тучами, среди высоких гор.
Я повернулась и зашагала по шоссе. Навстречу проехала одна-единственная машина. Я даже не стала ее останавливать – я шла ОТ Монсегюра. Я не хотела в поселок с таким названием, не хотела в местный музей, где (как обещает путеводитель) «экспонируются предметы, найденные при раскопках в крепости – ядра, оружие, предметы повседневного обихода».
Что значит – «не хотела»? Те же руки, сомкнувшие вокруг меня оберегающее кольцо, не пустили меня вперед. Ты была там, где должна была побывать; теперь твоя дорога – назад, к Свету, к людям, в Фуа.
Откуда пришло это знание, что ночевать я буду в Фуа? Я шла по совершенно пустынному шоссе и твердо знала, где сегодня заночую. В тридцати километрах отсюда.
«Не хотела»! НЕ МОГЛА – вот правильное слово.
…Встречная машина остановилась у подножия скалы, развернулась и поехала в мою сторону. Я подняла руку. Машина остановилась. Там сидел давешний дорожный рабочий (я так и не узнала его имени).
– Ты! – изумился он. – Неужели ты дошла досюда?
– Как видишь.
– Садись.
Я забралась в машину. Он поехал в сторону Монферье («последнего приюта»), не переставая вертеть головой в изумлении.
– Надо же! Ты сделала это! Ты действительно сделала это!
Быстрый взгляд на мои ноги (знал бы, что оборвала в кровь подошвы – дурацкие тенниски с мягкой подметкой!):
