Как ни странно из города мы выбрались без всяких приключений и углубились в степь. Положение, мягко скажем, не завидное. Ни воды, ни еды, только грубо откованный ятаган. В отличие от Фалькона я не унывал, будет день и будет пища. Я даже затянул песню: "Степь, да степь кругом", - но, заметив жуткую гримасу на лице барда, замолчал, ну нет у меня музыкального слуха, что поделать?
- Не нравиться спой сам, а я пока с помощью магии воду поищу.
- А и спою! - И спел, да еще как, даже слезу выжал - от смеха:
Я видел небо в стальных переливах и камни на илистом дне,
И стрелы уклеек, чья плоть тороплива, сверкали в прибрежной волне.
Ещё было море и пенные гривы на гребнях ревущих валов
И крест обомшелый в объятиях ивы, чьи корни дарили мне кров.
А в странах за морем, где люди крылаты,
Жил брат мой - он был королём.
И глядя, как кружатся в небе фрегаты,
Я помнил и плакал о нём.
Брат мой с ликом птицы, брат с перстами девы,
Брат мой.
Брат, мне море снится, чёрных волн напевы,
Брат мой.
В недоброе утро узнал я от старца о рыбе, чей жир - колдовство,
И клятвою крови я страшно поклялся отведать её естество.
Но старец, подобный столетнему вязу, ударил в пергамент страниц:
"Нажива для рыбы твориться из глаза - из глаза властителя птиц!"
Я вышел на скалы, согнувшись, горбатый, и крик мой потряс небеса.
То брат выкликал на заклание брата, чтоб вырвать у брата глаза.
И буря поднялась от хлопанья крыльев, - то брат мой явился на зов.
И жертвенной кровью мы скалы кропили и скрылись от взора богов.
И битва была, и померкло светило за чёрной грядой облаков.
Не знал я, какая разбужена сила сверканием наших клинков.
Не знал я, какая разбужена сила сверканием наших клинков.
А битва кипела, а битва бурлила под чёрной грядой облаков!
Чья клубиться на Востоке полупрозрачная тень?
Чьи хрустальные дороги разомкнули ночь и день?
Кто шестом коснулся неба, кто шестом проник до дна?
Чьим нагрудным амулетом служат Солнце и Луна?
Се - грядущий на баркасе по ветрам осенних бурь.
Три зрачка горят на глазе, перевёрнутом вовнутрь.
Се - влекомый нашей схваткой правит путь свой в тишине.
И горят четыре зрака на глазу, что зрит вовне.
И рухнул мне под ноги брат обагрённый, и крик бесновавшихся птиц
Метался над камнем, где стыл побеждённый, сочась пустотою глазниц.
И глаз наживил я, и бросил под глыбу, где волны кружатся кольцом.
