Но с другой стороны… Мне кажется, что матери Мика не очень-то нужна. У нас эта мать появлялась только раза два, я ее больше по рекламе, по виртуальному образу знаю. Да и что это за мать, которой пришло в голову отправить пятилетнюю дочку в Легион.
Нет, это лучшее образование, какое только можно получить на Серетане. Мальчиков отдают в Легион из богатых известных семей потомственных офицеров. Но девочку? Чтобы ее не видеть, не жить с нею, но формально считаться матерью, гордиться своим материнством, класть его, как дополнительную монету, в копилку своего имиджа?
Что это я? Мне какое дело до их жизни? Просто Мику жалко, наверное.
Мои-то родители, видимо, погибли. Я их почти не помню. Очень смутно — как мы гуляли по какой-то долине с высокой травой, и как папа учил меня сидеть на пони, а мама рассказывала на ночь истории. Вот только имена, названия — все забыла. А может, все это сочинилось само собой. Возможно, первые годы я помнила правду, а потом как-то…
Столько новой информации…
Чего я все про Мику? Да потому, что я созерцаю ее серо-зеленую фигуру, уже полчаса как. Мика сегодня дежурит здесь. Я сижу уже пятый день, жду решения моей судьбы, хотя решение и так очевидно.
У Мики очень красивые волосы. Светло-рыжие, удивительного золотисто-розового оттенка, пушистые, легкие. Вот сейчас она стоит к решетке спиной, и волосы, выбившиеся из-под берета, сияют, как солнышко.
Вот, видимо, коридор опустел. В решетчатое окошко заглянуло лицо Мики, волосы зазолотились в тусклом свете дисциплинарной лампочки. Я бросилась к ней, не дожидаясь приглашения.
— Держи, — Мика просунула мне сквозь решетку твердые белые брусочки. Сахар. Натуральный! Кусочек сыра, толстый кружок колбасы, бруски хлеба, нарезанные так, чтобы проходили в отверстия решетки. Я торопливо рассовываю жратву по карманам. Устрою сегодня пир.
Арестантов кормят хреново. Суп без мяса да хлеб, ну еще чай без сахара. Так и ноги протянуть можно.
Мика торопливо говорит, склоняясь к решетке.
— Кари там хочет у отца надавить на рычаги. Может, обойдется…
— Спасибо, — отвечаю я, — но вряд ли… Ты же понимаешь.
Мика воровато оглядывается. Общение с арестованными, естественно, запрещено, а уж тем более — часовому.
Вот и будет возможность проверить — просматривается ли это помещение видеокамерами.
— Как ты? — снова спрашивает Мика, — Принести чего-нибудь?
— Все нормально, не надо ничего.
Мика отшатнулась от решетки. Я тоже отошла и легла на топчан. Не стоит ей больше рисковать.
