— Сейчас же отойдите от края, — потребовала наставница. — Ваша жизнь представляет исключительную ценность для государства и не следует подвергать ее опасности.
— Сколько же там людей, Нина! — изумленно пробормотала девушка. — Как бы я хотела спуститься к ним. Побродить в толпе, заглянуть в лица, поговорить…
Услышав эти слова, Шахревар встревоженно повернул голову. Он, видимо, с живостью представил сиятельную дочь в толпе и даже успел ужаснуться, что отразилось лишь в его стальных глазах.
— Что за бредни! — возмутилась наставница. В углах ее тонких губ проступили строгие морщины. — Ваше место здесь, а место толпы там, внизу. К тому же через несколько месяцев состоится ваша свадьба, а так называемый выход в люди может инициировать серию провокационных статей в желтой прессе. Если, не дай бог, вы поговорите с симпатичным незнакомцем — и вовсе разразится скандал! Смею напомнить, что фамилия Морталес не попадала в скандальные заголовки вот уже триста двадцать пять лет!
— Я понимаю, — покорно ответила Серафима.
Упоминание о предстоящей свадьбе — важном событии как в личном, так и государственном плане — отвлекло ее от раздумий о верующих. В памяти всколыхнулся светлый образ жениха, и девушка даже взгрустнула по нему. Русоволосый и светлоокий Уильям Харт, классический аристократ с безупречными манерами, являлся одним из тщательно отобранных молодых людей, кто был удостоен чести принять великую фамилию Морталес. Он много учился, в двадцать три года уже имел две ученые степени — по философии и внутренней политике, говорил на нескольких галактических языках. По всем данным Уильям более остальных кандидатов подходил для статуса мужа Великой Семьи, что к тридцати годам автоматически возводило его в ранг законотворца и государственного деятеля Союза…
Недолгой заминке в церемонии прибытия положил конец появившийся из ворот храма архиерей. Он был невысокого роста… в общем, можно сказать, был мелким. Серафима с удивлением обнаружила, что оказалась на целую голову выше почтенного помощника митрополита.
В силу положения, но скорее из-за преклонного возраста, архиерей ступал неспешно, а движения его были размеренными. Лишь похожие на пуговицы глаза живо оглядывали вновь прибывших.
— Сиятельная Серафима! — произнес он высоким, иногда срывающимся на фальцет голосом. — Ваша красота подобна солнцу. Невозможно выразить, какую радость мне приносит знакомство с вами.
— Я много слышала о вас, отец Левий, как о преданном слуге Господа нашего, — ответила Серафима, поклонившись.
