— Секунданты, вы слышали желание капитана. Дуэль продолжается.
Пистолеты были заряжены, секунданты отошли.
— Я снова считаю до трех, — сказал Дафлемер. — Один…
Гарет дышал спокойно и глубоко.
— Два…
Он выдохнул и задержал дыхание.
— Три!
Озеров выстрелил на мгновение раньше. Гарет увидел дымок, почувствовал тупой удар в верхнюю часть груди, успел только подумать, что ему совсем не больно, и упал на колени.
Он увидел, что Озеров запрыгал от радости и подбросил пистолет высоко в воздух.
Гарет поднял руку с пистолетом, который показался ему тяжелее свинца, тяжелее пушки, и тут накатилась первая волна боли. Он заставил себя пересилить ее, выпрямил руку и нажал на курок.
Пистолет выстрелил и выпал из его руки.
Лицо Озерова исказилось, и Гарет заметил над его бровями кровавое пятно.
Потом свет факелов исчез, осталась только темнота.
Гарет Раднор мешком повалился на песок.
Лихорадка и сны захватили Гарета почти одновременно.
Иногда сны были приятными. Он видел своих родителей живыми, входил в Тикао во главе конвоя груженных сокровищами кораблей, танцевал на костюмированном балу с Косирой.
Иногда его мучили кошмары. Он снова пережил день налета работорговцев на родной поселок, правда, на этот раз родителей увели живыми в цепях, а он валялся в грязи на побережье и не мог им помочь. Потом он подошел на “Стойком” к немыслимо огромному кораблю линиятов с восемью батарейными палубами. Однажды они снова шалили с Косирой, он не смог удержать ее, и она упала с крыши и разбилась насмерть.
Иногда он приходил в себя и понимал, что лежит на койке под грубым навесом на самом берегу моря, и пассат облегчает его страдания.
Рядом всегда кто-то находился — Лабала, Том Техиди, Кнол, Дафлемер. По ночам за ним ухаживали островитянки. Из них он узнал лишь Ирину, которая тихо плакала и постоянно твердила, что считала вызов на дуэль шуткой. Однажды он увидел рядом Косиру, потом понял, что это лишь бредовый сон, и горько заплакал.
Иногда им овладевала страшная боль, которая рвала его, как акула добычу, и влекла за собой в бездну. Гарет громко стонал, хотя изо всех сил старался терпеть.
Потом настал день, когда он проснулся в ясном сознании и не почувствовал боли.
“Утро”, — подумал он и увидел сидевшего рядом Лабалу. Великан не смотрел на него, а старательно выводил буквы на вощеной табличке, высунув язык от усердия.
— Плохая из тебя нянька, — сказал Гарет, и табличка вылетела из рук вздрогнувшего Лабалы.
— Ты жив!
