— Вас загипнотизировать? — улыбается он и гладит Майдака по щеке. Взор у него размягченный и рассеянный. Это что угодно, только не взор гипнотизера.
Майдак раскрыл рот, как ребенок, который ждет, что ему положат в него что-нибудь сладкое. Забыв о Мачеке, он подошел еще ближе и стоял, расставив ноги. Блаженство разливается по всему его телу, печальное и теплое. Из открытого рта вырывается сиплое дыхание, будто в горле у него застряла ложка.
— Да, да.
— Сеанс, сеанс! — ликует Ликотич и разражается клокочущим смехом. Он в превосходном расположении духа. Он обнаружил большое различие между собой и Петковичем: Петкович имеет страсть к гипнозу и спиритическим сеансам — для Ликотича это одно и то же, — но сам он об этих забавах решительно не имеет никакого понятия. Точно это всего лишь развлечение, несерьезное, как проделки фокусника, представление. Он сверлит взглядом пальто Петковича, вот бы посмотреть, что у него там внутри.
— Садитесь, Майдак, — странно прозвучал откуда-то издалека голос Рашулы.
Не успел еще Майдак, пятясь назад, сесть на скамью, а Петкович уже повернулся к Рашуле. Тем временем Мачек поднимает початок и, подкравшись сзади к Майдаку, заталкивает его толстым концом ему в рот.
— Мачек! — рявкает Рашула.
Мачек не обращает внимания. Майдак вырывается, задыхается, протестует. Во дворе грохочут — и здесь, в углу, и там, возле каштана, и даже охранник, призывая Мачека к порядку, смеется.
— Это безобразие! — вмиг подскочив и ударив Мачека по руке, крикнул Рашула, и непонятно, смеется он или на самом деле злится. А он зол и взбешен на Мачека, только не решается из-за этой, в общем-то удачной шутки слишком явно показать свой гнев.
— Безобразие? — вспылил Мачек и посмотрел на Рашулу с удивлением. — Что это за новый патрон объявился у Микадо в вашем лице?
Вырвавшись, Майдак вытащил кукурузный початок изо рта, сплюнул грязь и как раньше, когда его унизили в роли медиума, чуть не заплакал.
— У вас нет души… — ничего иного ему, огорченному и потерявшему почву под ногами, в эту минуту не приходило в голову.
Но на него уже никто не смотрит и не слушает. Внимание всех привлек к себе Петкович: он отшатнулся и так замахал руками, что чуть не ударил Мутавца, которому пришлось отскочить в сторону.
— Что вы смеетесь? Вы сумасшедшие, а не я! Довольно вы потешались надо мной! Хватит, не позволю!
Он кричит, и, похоже, слюна брызжет у него изо рта, но губы сухие, они словно опалены огнем. Никогда его не сердили ничьи насмешки. Что это в нем сейчас так изменилось, почему он злится? Именно сейчас, когда над ним никто не смеется!
