— Видно, и вашего Ванюхи дома-то нѣту-ти? — спросила Палагея, какъ только на порогѣ показались бабы.
Акулина раза четыре перекрестилась передъ обра-зами, поклонилась каждой хозяйкѣ отдѣльно по стар-шинству, каждую ласково привѣтствуя по имени, и только тогда отвѣтила Палагеѣ на ея вопросъ.
— Да нѣту, кумушка. Пришли вотъ съ Катюці-кой поспрошать: не знаешь ли чего? Всю деревшо обошли, никто съ утрія съ самаго его нонѣ не видалъ. Какъ ушелъ по утрію въ городъ, такъ вотъ и нѣту-ти.
Голосъ Акулины звучалъ вкрадчиво и мягко. Въ манерѣ говорить чувствовалась, кромѣ природной, еще и выработанная «изысканная» учтивость.
'Палагея — высокая, тощая преждевременно соста-рившаяся баба, казалосьдолько и ждала случая излить постоянно кипѣвшее въ ея сердце раздраженіѳ.
Маленькіе, слезящіеся, злые глаза ея, съ крас-ными, безъ рѣсницъ, вѣками .блеснули и тонкія, без-кровныя губы искривились.
— И нашего проходимца, шатуна-Сашки-то, нѣту-ти. Нонѣ они съ Серегой съ Ларивоновымъ расчетъ за гнилу получаютъ. Вотъ они въ городѣ-то, должно, сцѣпились съ вашимъ съ Ванюхой да и загуляли, штобъ имъ ни дна, ни покрышки, треклятымъ! Ни-чего до дому не довезетъ Сашка-то, все пропьетъ, песъ безхозяйный... вс^^^^с^ІІЛП кЛ^^Лк*
И- А. РОДІОНОВЪ. 4 49
— Што ты, кумушка?! Съ чего гулять-то имъ? Видно, какое дѣло задержало ...
Палагея чуть не подпрыгнула отъ злости.
— Какія теперича дѣла къ ночи-то? Пьютъ. Вотъ какіл ихнія дѣла. Ужъ я знаю ихнія Дѣла. Такіе пьяницы безсовѣстные, такіе кобели безхозяйные...
— Какъ быть-то, доченька? — спросила Акулина у некѣстки, которой тѣмъ временемъ дѣвки показывали своп обновы, купленныя къ предстоящему деревен-скому празднику на день Рождества Богородицы.
Катерина выпустила изъ рукъ новый ситцевый от-рѣзокъ.
— Пойдемъ, мамынька, на дорогу, можетъ, по-встрѣчаемъ...
Ну, и я съ вами, — сказала Пѳлагея. — Вмѣстяхъ-то всо спорушнѣе. Ужъ я его пса, каторжника!... Дру-гихъ-то вонъ угоняютъ. ‘) Хошь бы моего подлеца куда угнали, Миколѣ-угоднику свѣчку бы поставила...—го-ворплг она, накидывая на голову платокъ.
Бабы втроемъ вышли изъ избы.
Луна еще не веходила; ночь была непроницаемо-темная и теплая. На черномъ небѣ, какъ серебрянныя и золотыя блестки на натянутомъ надъ головой не-объятномъ, мрачномъ бархатѣ, ярко мерцали частыя звѣзды; бѣлесоватой, туманной полосою тянулся въ обѣ стороны къ горизонту млечный путь.
Бабы босикомъ шли знакомымъ проселкомъ, по обѣимъ сторонамъ котораго неожиданно выростали изъ мрака и, подобно привидѣніямъ, маячили гигант-скіе кусты стараго можевельника, разросшіеся въ цѣ-лыя деревья.
