— Силен мужик. Но если дома тебя не было, то зачем он посуду-то колотил, что он этим сказать-то хотел?
— Ревность, Люба, ревность. А ревность штука злая. Я пошла в издательство на презентацию, не поставив его в известность, просто записку написала, что ушла по делам. Зря так ехидно улыбаешься, правда по делам, как раз большой заказ тогда получила. Не так уж долго я тогда отсутствовала, вернулась около девяти, можно сказать, детское время. А в квартире словно тайфун промчался.
— Ревность там или еще у него что, но за такие идиотские выходки ему бы надо руки оторвать! Ишь ты, деспот какой! Но хоть эти убытки-то он тебе возместил? Нет?! Вот змей! Как есть змей! Слушай, а тебя-то он, случаем, не бил? Не смущайся, выкладывай, я про него, кажется, уже ничему удивляться не буду.
Я ответила отрицательно на бесхитростный Любашин вопрос, поскольку бить он меня и в самом деле не бил, а все некрасивые подробности нашей с ним жизни, особенно тех дней, когда он морил меня голодом и я чуть не рассталась с жизнью по его вине, рассказать Любе я не смогла, как ни легко я чувствовала себя с сестрой, да и кому такое расскажешь? Дурочкой Люба никогда не была, почувствовала, что я что-то недоговариваю, утаиваю от нее что-то серьезное, но настаивать все же не стала.
— Ладно, будем считать, что ты легко от него отделалась. А посуда — дело наживное, — подытожила она. — Главное, в квартиру его больше не пускай!
При этих словах я встрепенулась и посмотрела на нее:
— Любаш, а ключи от квартиры он тебе отдал?
— Нет, ничего он мне не отдавал. Ну ты смотри, какой гаденыш! — почти с восхищением воскликнула сестра. — Меняй замок, подруга, другого выхода теперь нет.
* * *
Замок в двери я поменяла. А следующим вечером, когда я уже собиралась ложиться спать и только вышла из ванной, услышала, что в скважине поворачивается ключ. Открыть новый замок старым ключом Саша, естественно, не смог, тогда он стал звонить. Я даже к двери подходить не стала, позвонит, позвонит, думаю, и уйдет. Действительно, потрепав мне немного нервы множеством трелей, он все-таки ушел. Пятого утром, около десяти часов, когда я уже позавтракала и работала, снова раздался звонок в дверь, я тихонько, на цыпочках, подкралась и посмотрела в дверной глазок — это был, конечно, Саша. Так же тихо я отошла, но, позвонив несколько раз, он стал барабанить в дверь, сначала рукой, а потом и ногами. Уже не скрываясь, я подошла к двери и, не открывая ее, крикнула, чтобы он прекратил шуметь, поскольку я не впущу его ни сейчас, ни вообще никогда. Из квартиры напротив выглянула соседка с поварешкой в руке и спросила сурово:
