— Об этом и так можно догадаться, — тихо ответил ему Шрёдер. — С поджигателями, разумеется. С теми, друг мой, кто схватил и раздел французика Виньона. И десятки других его собратьев… э-э-э… в покое не оставил.
Руся скептически поджал губы. Луша — диверсантка? Он в сомнении покачал головой. Нет, на неё это совсем не похоже. Впереди всех на лихом коне — это в её стиле, не зря же она в армию напросилась, но чтоб нападать из-за угла? Не такой у неё характер.
Ответ, видимо, был у него в руке, оставалось дочитать его до конца. И он снова склонился над страницами, испещрёнными тонким шариковым стержнем.
Один глаз, да не обманешь!
Руслан читал записи сестры, и ему казалось, что он видит всё описанное своими глазами.
Вот Луша. Сидит у избы. Замёрзла, видно — ёжится, дует на покрасневшие пальцы. Вот она приподнялась на завалинку, прижала нос к окошку.
В просторной избе главнокомандующего натоплено. За дощатой перегородкой у печи стоит походная кровать. Грузный старик в расстёгнутом мундире сидит на широкой лавке у стола, устало ссутулившись. Это сам его сиятельство князь Михаил Илларионович Кутузов…
Скрипнула дверь. Кутузов тяжело поднялся, неторопливо приглаживая встрёпанные седины. Адъютант пустил в горницу прихрамывающего молодого офицера, и скрылся в сенях. Офицер, испросивший встречи с главнокомандующим с глазу на глаз, вытянулся, вперив восторженный взгляд в старого полководца. Он почтительно поклонился в знак приветствия.
— Что тебе надобно, друг мой? — спросил Кутузов, пристально глядя на юношу.
На смуглых скулах уланского поручика зажёгся румянец. Он ответил несколько витиевато, но решительно:
— Я желал бы иметь счастие быть вашим ординарцем во всё продолжение кампании и приехал просить вас об этой милости.
— Какова же причина такой необыкновенной просьбы?
Поручик с жаром рассказал о случившемся. О незаслуженном оскорблении. О том, что родился и вырос в военном лагере. О том, что любит военную службу со дня своего рождения, что готов кровь пролить на благо отечества. И вот, репутация храброго офицера позволяет ему надеяться…
Последние слова вызвали на спокойном лице главнокомандующего лёгкую усмешку. Поручик в замешательстве умолк. Кутузов снисходительно ждал, когда улан закончит свою речь.
Офицер покраснел до ушей:
— В Прусскую кампанию, ваше высокопревосходительство, все мои начальники единодушно хвалили смелость мою.
— В Прусскую кампанию! Разве вы служили тогда? Который вам год? Я полагал, что вы не старше шестнадцати лет.
