Я наблюдал за Сенекой. Мог ли мудрец стать слепой игрушкой собственного тщеславия? Ведь Нерон действовал так, как ему советовал философ. Но Сенека не видел — или не хотел видеть — того, что уже зрело под маской добродушия, которую до поры носил Нерон.
Я видел, как он по-детски забавлялся, разгоняя квадригу из слоновой кости. Обогнав какую-нибудь колесницу, он объявлял, что хотел бы состязаться, как простой гражданин, на песчаных дорожках. Разве он не был лучшим возничим? Прихлебатели выражали восхищение в расчете на будущую выгоду.
Он красовался в миртовом венке, как будто нанес поражение парфянам и покрыл себя славой подобно генералу Корбулону, разбившему неприятеля в Армении. Он созерцал, раздувшись от тщеславия, собственную статую, только что установленную в храме Марса Мстителя и превосходившую высотой изваяние божества!
По ночам он продолжал, закрыв лицо, бродить по улицам Рима в поисках добычи, которая должна будет или покориться, или погибнуть. Казалось, что высшая власть полностью убрала с его пути какие-либо препоны. Шепотом рассказывали, что он, облачившись в звериную шкуру, заставлял запирать себя в клетку. А когда выходил оттуда, бросался на девушек и юношей, привязанных нагими к столбам, облизывал и кусал их и, удовлетворив таким извращенным образом свою похоть, уединялся с кем-нибудь из вольноотпущенников.
Может ли человек, столь рабски подвластный своим порокам, быть воплощенной справедливостью, мудростью, милосердием?
Когда я передал Сенеке эти слухи, он их не опроверг.
— Каждый человек, Серений, имеет два лица. Императоры и боги похожи на простых смертных: они великодушны и жестоки одновременно. Только эти два лица не должны смешиваться. Ночная жизнь императора не должна омрачать жизнь дневную. А это уж моя забота, моя и Бурра.
Тем не менее Сенека озаботился тем, чтобы в самые важные магистратуры были назначены люди, которым он доверял. Я знаю, например, что его старший брат Галлион приехал в Рим и стал консулом.
Но разве возможно было противостоять могуществу императора и его матери? Кто мог удержать их руку, занесенную для удара?
Первыми жертвами стали Нарцисс и Нел. Одного отравила Агриппина, у другого была возможность выбора, и он объявил, что вскроет себе вены. Когда преторианцы ворвались в его дом, он побежал от них, но когда попытался перерезать себе горло, его рука дрогнула. Нел упал на колени, зарыдал, как раб, которым был когда-то, и стал умолять центуриона, уже занесшего над ним меч. Он обещал раскрыть императору и Агриппине все подробности заговора Нарцисса, который в те несколько недель, что предшествовали смерти Клавдия, пытался сорвать планы Агриппины и возвести Британика на римский трон.
