— Рок, обрывающий чужую жизнь, не кажется нам страшным. Каждый день думай, Серений, о том, чтобы спокойно покинуть этот мир, за который люди цепляются подобно тому, как упавший в бурный поток хватается за кусты и скалы. Большинство мучительно разрывается между страхом смерти и муками жизни, отказываясь жить и не умея умереть.
Однажды Сенека прервал свои размышления, чтобы сообщить, что наш друг, преторий Бурр, мертв. Несколько дней назад у него распухло горло: опухоль застряла в нем, как непрожеванный кусок мяса, и мешала дышать. Нерон послал к нему врачей, они обмазали все стены его жилища снадобьем, которое должно было способствовать исчезновению злополучного нарыва. Однако он, наоборот, только увеличился в размерах. И когда Нерон, подобно гиене, явился к распростертому телу префекта преторианцев, неубедительно, как плохой актер, изображая сострадание, Бурр, собрав последние силы, прошептал: «Я чувствую себя хорошо».
— Это был ответ Сципиона одному из центурионов Цезаря-победителя, посланному убить его, — заключил Сенека.
Скрестив руки, учитель оперся на них лбом и добавил тоном надгробной речи:
— Я любил Бурра. Я познакомился с ним, когда он приехал из Вазио, его родного города в Нарбоннской Галлии. Это был честный человек, как и я ценивший милосердие и стремившийся к умеренности во всем. Возле Нерона мы попеременно были клинком и рукояткой меча. Мы оба надеялись, что Нерон станет справедливым молодым правителем. Мы старались удержать его на праведном пути. Бурр помешал ему совершить ряд преступлений. Тем, что Рубеллий Плавт живет в Азии в своих владениях, вместо того чтобы валяться с перерезанным горлом, тем, что Сулла живет в Массилии, а не брошен в ров ко львам, мы обязаны Бурру. И если Октавия все еще жена Нерона, это потому, что Бурр удерживал императора от развода. Мы были с ним мечом милосердия и мудрости. Бурра больше нет. Меч сломан. Я один не могу быть ни клинком, ни рукояткой, я всего лишь бесполезный обрубок, от которого Нерон отделается, как только сочтет это своевременным.
Тем не менее Сенека не выглядел ни обеспокоенным, ни отчаявшимся. Только усталым.
— Я часто говорил Бурру: «Не доверяй покою, который тебя окружает. Буря поднимается на море в одно мгновение; корабли гибнут в тот же день и даже в той же волне, с которой они играли».
Сенека закрыл глаза, его черты обострились, морщины стали глубже. Лицо приняло горестное выражение.
— Бурр погиб, — прошептал он. — Волны сомкнулись над ним и скоро разверзнутся, чтобы принять меня.
