Генерал Леонтий Васильевич держал своих авторов на примете, вскорости свежие произведения излюбленного им жанра стали раскрывать перед генералом интересующую его тему.
«…Узнано: усы и эспаньолет носит; ловок; ума большого в нем не заметно; он еще в Лицее был вольнодумцем… в департаменте бывает очень редко, а занимается делом дома, как богатый человек, то и знакомых у него много, по пятницам бывают у него гости…»
«Следить», — замечал на полях генерал Дубельт.
«…Узнано: его называют человеком очень странным, дерзким, в карты играют очень мало, говорят между собой по-французски, то людям его и неизвестно».
«Строго наблюдать», — велел на очередном рапорте генерал Дубельт, отмечая про себя старания жандармского поручика.
Но вдруг спустя несколько дней на другом рапорте отписал старательному поручику, раздобывшему к тому времени розданную в Дворянском собрании литографированную записку и предложившему сделать у Петрашевского обыск: «Еще подождать. За Петрашевским граф приказал прекратить наблюдение на некоторое время, ибо он догадывается».
В действительности дело было вовсе не в том, догадывался о чем-нибудь титулярный советник Петрашевский или ни о чем не догадывался. Граф Орлов принужден был уступить разыскание министру Перовскому по высочайшему повелению, — поскольку жандармских ищеек обштопали ищейки полицейские. Вот в чем было дело.
А произошло это после того, как до министра дошел слух о рассуждении сомнительной благонамеренности, что ходило будто бы среди дворянства Санкт-Петербургской губернии. Министр пожелал читать сие собственными глазами. И служивший по особым поручениям при министерстве чиновник Липранди получил приказание отыскать и доставить литографированное сочинение.
Чиновник Липранди слыл человеком деятельным. Не прошло двух дней, как на столе у министра лежал экземпляр записки под названием длинным и деловито завлекательным: «О способах увеличения ценности дворянских или населенных имений». Беглого взгляда, однако, довольно было министру, чтобы уразуметь, что заголовок для одной только приманки — в надежде посеять некоторые идеи, обсуждению частных лиц вовсе не подлежащие! За всеми рассуждениями о приливе капитала к земле и повышении цены на нее и о дозволении владеть населенной землей не дворянам — за всем этим сокрыто было не что иное, как мысль об освобождении крестьян, разумеется, вопрос важнейший, и — для министра не было тайной — главный предмет рассуждений во всех обществах. Да он сам, министр Перовский, был автор записки об уничтожении крепостного состояния в России и член соответствующих секретных комитетов, но он-то действовал с высочайшего дозволения, а то и по высочайшей воле! А этот — каков наглец! — мало того, что дерзнул
