Председатель метнул в него быстрый взгляд исподлобья. Снова этот придира! Когда же, наконец, суды избавятся от религиозных фатов? Однако его ответ прозвучал мягко, почти ласково:
— Ах, святой отец! Вы же знаете «Malleus» не хуже меня. Как там, к примеру, говорится о тяге женщин к плотским наслаждениям? Она неутолима! И, мне кажется, все это почувствовали, когда старуха с нескрываемым удовольствием рассказывала о любовных утехах ведьм. Это вас не удивляет, святой отец?
— А что еще говорится в этой книге? — поинтересовался офицер Мало.
Лейтенант Шатэнь толкнул его локтем в бок и прыснул со смеху. Но председатель призвал обоих к порядку, напомнив, что тут нет ничего смешного и в один прекрасный день они сами могли бы стать жертвами этих женщин, которые «собирают мужские члены, прячут их в железные ящики и птичьи гнезда, где они извиваются подобно червям…».
Офицер раздул толстые щеки и выпучил глаза.
Лейтенант кашлянул и отреагировал сугубо по-военному:
— Мы конфискуем все железные ящики и обыщем все птичьи гнезда.
— Это дело долгое и трудное, — вздохнул Ла Барелль.
Но лейтенант Шатэнь был практиком, и подобные сомнения его не смущали.
— На выполнение этой работы я выделю десять стражников. Народ больше не будет жаловаться на медлительность правосудия. Мы не дадим покоя ведьмам, угомоним возмутителей спокойствия и прочешем весь город.
— Хороший план, — лаконично заключил председатель суда.
Скучные и утомительные допросы продолжались весь день. Количество подозреваемых и свидетелей росло как на дрожжах, а их показания были запутанными и зачастую противоречивыми. Тимоте де Ла Барелль старался сосредоточить работу на установлении виновных и проверке свидетельских показаний. Свою главную задачу он видел в поиске ключевой фигуры неслыханного заговора и решил, что во имя правосудия будет трудиться не покладая рук до тех пор, пока не найдет бородатую женщину.
Наступил вечер, и Жаспар заперся в своей комнате.
В тусклом свете лампы, свисавшей с потолочной балки, он установил мольберт и принялся за работу. Несмотря на теплую шерстяную одежду, он чувствовал себя немного зябко. Время от времени судья то напевал себе под нос, то тихонько насвистывал приходившие в голову мелодии. Постепенно из-под его руки на шероховатой поверхности бумаги стало появляться изображение крокуса. Еще немного усилий, и цветок предстанет во всей своей красе, радуя глаз плавностью линий и молочной белизной лепестков. Затем он постарается проработать его сердцевинку — три тычинки и пестик, состоящий из трех пластинок с махровыми краями. Он сделает это аккуратно и точно, ибо только точность, по словам Дюрера, порождала истинную красоту.
