— Разденься и ляг, будто ты болен. Я пойду выброшу это в пруд, меня никто не заметит.
Франтишек Милец послушно наклонился и трясущимися руками стал нащупывать концы шнурков на ботинках. При этом он слышал, как босые ноги Бетушки шлепают по полу по направлению к дверям. Один шаг, другой, третий. Потом неожиданная, резкая остановка, полная смятения; как бывает со слепыми, когда они наткнутся на стену.
В дверях стояли четыре гестаповца со взведенными пистолетами. Они ринулись в комнату и, оттолкнув Бетушку, — бросились прямо к Мильцу. Глазер ударил его металлической рукояткой по зубам.
— Встань, негодяй! Теперь уж ты от нас не удерешь!
Франтишек Милец, онемевший от потрясения, прикоснулся рукой к окровавленному лицу и с трудом попытался встать. Но тут его сбили с ног новым страшным ударом по лицу.
— Признавайся, мерзавец! Ты крал динамит?
Он снова встал. И, словно перед лицом смерти, поднял остекленевшие глаза и ответил срывающимся голосом:
— Крал.
— Франтишку!
Этот возглас Бетушки не был воплем отчаяния или слезливым женским упреком. В нем была дикая, суровая сила, вернувшая Франтишка Мильца к жизни. Он снова увидел Бетушку, осознал, что она стоит у печки с безмолвными слезами ненависти и попрежнему держит в руках бак для белья. И вдруг она выросла в его глазах в грозное видение ангела справедливости. Не перед этими чужими убийцами, а перед ней, перед Бетушкой, молчаливой и покорной подругой его жизни, должен он, Франтишек Милец, держать ответ.
— Молчи, падаль, и до тебя дойдет очередь! — заорал на Бетушку Глазер.
— До всех дойдет очередь, — ответила она спокойно, — Рука божьего правосудия не минет никого из нас!
Один из гестаповцев подскочил к ней и ударил ее кулаком между глаз. Она зашаталась, но не выпустила бака из рук. Едва опомнившись, едва переводя дух от боли, она крикнула:
— Ты правильно делал, Франтишку! Правильно делал!
Франтишком Мильцем вдруг овладело странное спокойствие. Он уже не чувствовал ни боли, ни страха. Сквозь стекающую на глаза кровь он смотрел на свою жену. Но он видел не только занесенные над нею кулаки, — он видел, как она вдруг уверенным, привычным, но таким значительным движением опытной хозяйки поставила бак для белья на середину раскаленной плиты.
Вот он, приговор!
Судили не они, эти мучители тел и душ, — судила его собственная жена, и ее справедливый приговор через несколько секунд будет приведен в исполнение. Его охватило желание человека, впервые в жизни почувствовавшего себя свободным и уверенным, сказать им всю правду, поиздеваться над их слепым бешенством. Когда его швырнули на землю, он закричал им в лицо:
