— Ха-ха, родился! — с громким криком он наклонился, и его большие ладони поддержали меня.
Охваченный невыразимым стыдом и яростью, я взревел что было сил:
— Никакой я не осел! Человек я! Я — Симэнь Нао.
Но горло было словно стиснуто лапами тех самых синеликих демонов, и, несмотря на все отчаянные старания, я не мог вымолвить ни звука. В отчаянии, ужасе и гневе я сплюнул белую слюну, и на глаза навернулись вязкие слезы. Ладони соскользнули, и я плюхнулся на землю, в липкие воды и похожий на медузу послед.
— Полотенце, быстро!
Из дома, поддерживая большой живот, на крик Лань Ляня вышла женщина. Я бросил на нее взгляд: слегка отечное лицо, усыпанное родинками, словно бабочками, большие печальные глаза. О-хо-хо… Симэнь Нао, так это же твоя женщина, первая наложница Инчунь. Ее привела в дом как служанку твоя жена, урожденная Бай. Из какой Инчунь семьи, мы не знали, вот она и приняла фамилию Бай, как у хозяйки. Моей наложницей она стала весной тридцать пятого года республики[25]. Большие глаза, прямой нос, широкий лоб, большой рот, квадратная челюсть и выражение счастья на лице. К тому же, стоило лишь взглянуть на ее груди с торчащими сосками и широкие бедра, сразу становилось понятно, что она нарожает кучу детей. У моей жены долго не было детей, и она из-за этого сильно переживала. Она-то и уложила Инчунь ко мне в постель, выразившись при этом незамысловато, но многозначительно и проникновенно: «Прими ее, муж мой! Нельзя, чтобы удобрение растекалось на чужие поля!»
А поле действительно было плодородное. В первую же нашу ночь она понесла, и не просто понесла, а зачала двойняшек. На следующий год весной она родила мне мальчика и девочку — что называется, принесла «дракона и феникса». Мальчика назвали Цзиньлун — Золотой Дракон, а девочку Баофэн — Драгоценный Феникс. Повивальная бабка сказала, что в жизни не встречала женщины, настолько хорошо устроенной для деторождения: широкие бедра, исключительной эластичности родовые пути, плод из них выскакивает, как арбуз из мешка, вот и родила этих двух упитанных младенцев легко и просто. Почти все женщины при первых родах исходят криком и воют от боли, а моя Инчунь, когда рожала, хоть бы пикнула. И как повитуха рассказывала, с лица Инчунь во время родов не сходила загадочная улыбка, словно она участвовала в занимательном представлении, из-за чего повитуха была сама не своя от страха, опасаясь — а ну как та родит не ребенка, а злого духа какого.
