На пятый день у человека появилась странная дрожь в голосе. Он, человек с раздутой шеей, хотел сказать что-то очень важное Козефу Й. И он, Козеф Й., хотел сделать ему какое-то признание. Какое признание? Нет, сначала пусть человек с раздутой шеей. Хорошо, речь вот о чем. Человек с раздутой шеей в первый раз испытывает что-то такое странное, что-то такое сильное. Чувство вины, исходящее от Козефа Й., даст ему умереть спокойно, примиренно, почти счастливо. Он спасен. Это чувство вины, которое Козеф Й. не может подавить в себе, равносильно большой человеческой радости, это как дар, который может превратить преступление в благодеяние. Какое еще преступление? Что за вина? Что это еще за разговоры! Что тут талдычит человек с раздутой шеей?
Козеф Й. вышел в ярости и на шестой день не пришел.
На седьмой день человек ждал его бледный, уставясь в потолок неподвижным взглядом. Козеф Й. принес ему хлебный мякиш, но человек больше не захотел жевать хлебный мякиш. Козеф Й. что-то сказал, но человек его не услышал. Тогда Козеф Й. потрогал его за плечо, и человек с раздутой шеей вдруг начал говорить. Он просил Козефа Й. не держать на него зла. Этот жутко холодный день, ломота, которая разнимает кости… Больные всю ночь не находили себе места. Кто-то шушукался до самого утра. Все были перепуганы. Дизентерийного подняли с постели и куда-то увели, сразу после полуночи. Вместо него появился белый как лунь старик, который беспросыпно спал. Люди не понимали, что происходит в лазарете. Но он, человек с раздутой шеей, он знал. Происходят махинации. И Козеф Й. тоже знает про эти махинации. Нет, Козеф Й. ничего ни про какие махинации не знает. Бывают бессмысленные махинации, Козеф Й. о таком не слышал? Нет, Козеф Й. о таком не слышал. И почему только никто не называет вещи своими именами? Ведь все просто, зачем крутить-вертеть? А кто крутит-вертит? Да он, человек с раздутой шеей. Нет, человек с раздутой шеей ничего не крутит — не вертит. Ему уже вроде бы все равно. Ну нет, он, Козеф Й., этого просто не в силах больше выносить. Сколько можно терпеть намеки? Почему не говорит человек с раздутой шеей то, что хочет сказать? Но человек с раздутой шеей ничего не хочет сказать. Вранье, вранье и еще раз вранье, вот оно — то самое вранье. Те самые махинации. Никакое не вранье. Нет, если человек с раздутой шеей считает его, Козефа Й., убийцей, почему бы так прямо и не сказать? Кто кого считает убийцей? Он, человек с раздутой шеей, считает Козефа Й. убийцей. Как это, разве Козеф Й. кого-нибудь убил? Да, да, да, тысячу раз да. Й где же убитый? Где мертвый? Да, где мертвый? Мертвый рождается вот сию минуту, у них на глазах, из этих самых намеков. Однако же человек с раздутой шеей еще не чувствует себя так прямо уж мертвым. Нет? А ведь он утверждал, что считает себя жертвой преступления из благого намерения. Никто ничего подобного не говорил, а если что и говорил, то только о чувстве
