он подобрал и в каком количестве. И, при определенных обстоятельствах, предлагать долю обществу. А для отдельных категорий предметов общество должно само решать, оставаться ли им в руках тех, кто их подобрал, или у этих предметов скорее
социальное значение.
Снова разразилась буря. Люди молотили кулаками воздух, перекрикивались, ерзали и поджимали ноги, как будто их кто-то тянул снизу в топкое болото.
— Тихо, — снова шепнул чей-то голос из-за спины Козефа Й.
— ТИХО! — гаркнул он в мегафон.
Старичок с бритым черепом подскакивал на месте, крича: «Еще чего! Еще чего!» Чья-то глотка, сожженная спиртным, что-то хрипела снизу, из-под ног Козефа Й. Никто не был согласен ни с кем и ни с чем. Чреватые угрозой вопросы вылетали изо всех ртов и собирались под куполом, там, где должна была, вероятно, восседать на троне истина. Каждому рту было что сказать и каждому рту было что проорать ртам вокруг. Есть такие типы, которые наживаются на торговле окурками, где они, эти типы? Почему бы им не встать, чтобы их все увидели? Некоторые прибрали к рукам лучшие часы для караула под окнами, как будто эти часы — их собственность. Почему они делают вид, что не знают то, что знают все? А об укромном местечке на задах полковничьего дома, почему никто не скажет? Дом Полковника каждый день дает десятки килограммов отбросов. Кто подбирает их так проворно и почему никто не знает часа, когда черный ход в доме Полковника открывается и когда помойный ящик под стеной наполняется множеством разных разностей? А за складским человечком — кто следит? Как так получилось, что никогда и речи не заходит об отходах одежного склада? Куда уплывает утильсырье из портняжной мастерской? Миллионы лоскутков, миллионы ниточек — кто их прикарманивал до сих пор? Почему график составлен таким образом, что некоторым выпадает караулить ночью с двух до пяти, когда практически все замирает, а другие попадают в прайм-тайм, когда по эвакуационным желобам колонии сокровища текут потоком? Сколько лет график заморожен в таком виде?
— ТИХО, — в отчаянье рявкнул Козеф Й., пытаясь перекрыть гул, отдающий от купола.
Козеф Й. многократно кричал ТИХО, и каждый раз народ притихал. Но каждый же раз перебранка немедленно возобновлялась, и с еще большей яростью. Мало-помалу Козеф Й. сообразил, что сформировалось два главных лагеря. Первый требовал, чтобы все до единого найденные, неважно где, предметы собирались в одну кучу и оттуда поровну распределялись между членами сообщества. Второй поднимал на смех это предложение. Как разделить семь окурков на двести человек? Или надо ждать, пока накопится две сотни окурков? Второй лагерь то и дело сотрясался от смеха. Кто-то из первого лагеря заметил, что зимой, по крайней мере, когда добывание пищи бесконечно затруднялось, распределение поровну всех продуктов было более чем необходимо. В ответ на это замечание кто-то из второго напомнил ту элементарную истину, что папиросы не съедобны. Второй лагерь снова расхохотался.
