Фабиус помог ему облегчиться, поддерживая за шиворот. Козефу Й. показалось, что он выплюнул из себя, в несколько присестов, все свои внутренности. Пот струился у него по лицу, стекая на шею, смешиваясь со слезами. Фабиус пытался как-то его подбодрить, приговаривая:
— Ну все уже, господин Козеф, все уже.
Но Козефа Й. рвало и рвало, все снова и снова, он харкал и харкал и слышал, как харкает, и ему казалось, что его так и будет рвать до скончания века. Таков был момент, когда Фабиус, придерживая его за плечи и за шиворот, объявил Козефу Й., что начиная с сегодняшнего утра он свободен.
Козеф Й. заявил, что ему уже гораздо лучше и попросил Фабиуса позволить ему чуть-чуть побыть одному. Фабиус вынул носовой платок, отер его лицо, губы, деликатно всучил платок ему в руки и сказал:
— Да, конечно.
Оставшись один в кабинке, Козеф Й. стал постепенно успокаиваться. В клозете для надзирателей было чисто, кафель прямо-таки давал отражение, как зеркало. Пахло хорошим дезинфектантом, и Козеф Й. с удовольствием вдохнул полной грудью. Потом несколько минут кряду он пытался в точности припомнить произнесенную Фабиусом фразу. Он никак не мог ухватить формулировку Фабиуса, какие именно тот употребил слова. Рылся в слуховой памяти. В мозгу звучало что-то вроде: «Не дрейфь, господин хороший, тебя выпустили сегодня с утречка». Но нет, это слишком длинно, Фабиус изъяснился по-другому: «Полегче, полегче. Вы уже на воле». Нет, не так. Фабиус употребил официальный термин, что-то вроде: «Ваш срок заключения истек сегодня утром». Нет, все равно не так. То, что сказал Фабиус, сочетало информацию с предостережением. «Вы бы поаккуратнее, любезный, с сегодняшнего дня вы свободны, как птица небесная». Нет.
Козеф Й. не прочь был бы почувствовать что-то из ряда вон выходящее, обезуметь от радости или разволноваться до слез. Но ничего похожего он не испытал. Известие прозвучало, мозг его зарегистрировал, и все. Если он что и чувствовал, так это резь в желудке и мучительный голод. То, что сказал ему Фабиус, объясняло, конечно, все странности нынешнего утра. Ему дали проспать три лишних часа, поскольку он, Козеф Й., имел на них право. В качестве свободного человека. И все же его не известили с самого начала, что он — свободный человек. Да, правда, он впервые спал в качестве свободного человека, но ведь он не знал, что в это время уже был свободен. Странно вели себя эти двое старых охранников. Вежливо, ничего не скажешь, но странно. Может, в их обязанности не входило объявлять ему, Козефу Й., что его освободили, и тогда опять же это все объясняло. Но если это в их обязанности не входило, тогда в чьи? Козеф Й. бросил размышлять на эти темы и попытался взбодриться. Он прямо-таки дерзко стал будить в себе радость, собрав воедино всю свою волю.
