Козеф Й. вздрогнул, снова застигнутый врасплох этим трепом про лошадей. Лошадь? Которая лошадь? Где?
— Нынешней ночью, — уточнил Фабиус с той же грустью на лице, как будто лошади были его страстью. — Не сумели ее вытащить.
«Откуда, из колодца что ли?» — подумал Козеф Й.
Они вышли, провожаемые корчмарем. Фабиус залез в фургон, проверил, все ли ящики полны и уложены, как подобает. Он дал корчмарю четыре хлеба и мотнул головой, указывая Козефу Й. на козлы. Они отправились обратно той же дорогой.
У своего дома Козеф Й. повернулся к Фабиусу и сказал:
— Не заглянем ко мне на минутку?
— Отчего же, — сказал Фабиус.
Козеф Й. спрыгнул первым и открыл калитку. Вошел во двор, старый охранник — за ним. Он увидел свою маму за окном кухни. Легонько постучал по стеклу. Мама подняла глаза, и Козеф Й. понял, что она не изменилась.
— Это я, — сказал он.
Мама открыла им дверь. Хотела было броситься обнять его, но заметила Фабиуса.
— Пожалуйте, — сказала мама.
— Это мой друг, господин Фабиус, — сказал Козеф Й.
Мама одобрительно кивнула.
— Садитесь, — сказал Козеф Й. и постарался, чтобы Фабиус уселся поудобнее. Потом, к маме, очень спокойно и с теплотой: — Мы ездили за хлебом.
Мама пристально посмотрела на него. Обернулась к Фабиусу.
— Хотите перекусить?
— Нет, нам некогда, — ответил Козеф Й. и тут же взглянул на Фабиуса: какого тот мнения о его ответе.
Фабиус был явно разочарован.
— Что-нибудь на скорую руку, — не замедлил поправиться Козеф Й.
Мама принесла жаркое из кролика и бутыль красносмородинной наливки. Мужчины ели и пили, а мама смотрела на них и подкладывала им добавку. Козеф Й. косил глазами направо и налево и видел, что все вещи — на своих местах. Ему хотелось сказать маме, что его выпустили. Но он находил в этом что-то зазорное и молчал.
Фабиус с аппетитом жевал и время от времени говорил маме:
— Целую ручку, целую ручку.
Один раз мама вдруг игриво хмыкнула, и Козеф Й. обнаружил, что Фабиус подмигнул маме.
Они пошли к выходу, и мама проводила их до калитки с тем же игривым выражением лица.
Когда Фабиус перед отправлением протянул маме буханку хлеба, маму просто-напросто разобрал смех.
Они удалялись, и в изумленном мозгу Козефа Й. еще долго, до самой городской заставы, стоял заливистый хохот мамы.
