— Доброе утро, господин Козеф.
— Доброе утро, — ответил Козеф Й.
Ему хотелось спросить, что стряслось там, внизу, но он счел за лучшее промолчать.
Франц Хосс бросился к Фабиусу и бесцеремонно его затряс.
— Подъем! Подъем! — заорал он. — Подъем, идиот!
И, повернувшись к Козефу Й., добавил, как бы призывая его в свидетели: «Каков, а?»
Козеф Й., довольствуясь ролью простого наблюдателя, безмолвно ждал, что за всем этим последует.
— Чего? — подал голос Фабиус, приподнимаясь на локтях.
Франц Хосс, убедившись, что его подручный проснулся, уже не спешил рассказывать ему, в чем дело. Он сел на стул и перелил из одной чашки в другую несколько капель чаю, оставшегося с вечера. Выпил, причмокнул и вытащил папиросы.
— Плохи дела, — сказал он после нескольких затяжек.
Фабиус протер глаза, зевнул и потянулся так, что хрустнули все косточки. Заметив Козефа Й., который стоял с тюфяком наперевес, он просиял улыбкой:
— Доброе утро, господин Козеф.
— Доброе утро, — откликнулся Козеф Й.
Как бы выполнив ритуал, старый охранник решился встать.
— Побег, — сказал Франц Хосс торжественно.
— Где? — вскинулся Фабиус.
— Внизу, на втором, — сказал Франц Хосс.
Гримаса мгновенного беспокойства на лице у Фабиуса разгладилась, как по волшебству. Повезло, что хотя бы не у них.
Францу Хоссу не понравилось, как Фабиус воспринял известие. Какое значение имело то, что побег произошел у других, на втором ли, на третьем ли этаже. Значение имело то, что побег допустили, вот что было катастрофой.
«Почему?» — мысленно спросил его Козеф Й.
— Потому! — гаркнул Франц Хосс, обращаясь неизвестно к кому. — Допустили!
Потому что распустились, это не персонал, а чучела гороховые. Разве это тюрьма? Что угодно, только не тюрьма. Никакого уважения, ни у кого ни к кому. У заключенных нет ничего святого. Все пошло вкривь и вкось, все опошлилось. То ли дело раньше. Ого-го, в наше-то время! Как все обдумывалось, как взвешивалось! В тюрьме все шло как по маслу. Арестант был арестант, охранник — охранник, солдат — солдат, начальство — начальство и так далее, и тому подобное. Все уважали друг друга и все точно знали, кому что положено, и не хватали лишку. Все тогда было строго, всерьез, грамотно. Внутренний двор был, как игрушечка, на кухне кормили на славу. Стены были белые, аж светились, каждую неделю трещины замазывались известкой. Крыс и в помине не было, тюрьме выделялась квота отравы на систематическую дератизацию, а если вдруг не выделялась, находился кто-нибудь, кто умел такую отраву готовить. В камерах была образцовая чистота, каждый заключенный сам мыл свою камеру, сам скреб стены, пол и потолок. Белье заключенным меняли вовремя, всех обязывали каждый день бриться и мыть руки перед едой.
