смысле слова, да, правда, последняя взбучка случилась два года назад.
— Я помню, — резко сказал охранник.
— Вы помните? — вздрогнул Козеф Й. и зарделся.
— Было воскресенье, так? — сказал охранник, обращая к нему тоже зардевшееся от непонятного волнения лицо.
— Воскресенье, совершенно верно, — подтвердил Козеф Й.
— После того как мы вернулись с огорода, — продолжал охранник.
Козеф Й. не смог сдержать взрыв восторга перед старым охранником, который с такой точностью раскапывал их общую память.
— Ну да, ну да! — вскричал он.
— Я вас тогда стукнул как следует, — сказал Фабиус.
— По затылку, вы меня здорово стукнули по затылку.
— И дал в зубы, а?
— В зубы, да.
— О Господи! — вздохнул Фабиус.
Они долго смотрели друг на друга. На морщинистом лице охранника не читалось ничего, кроме стремительно наступающей старости, полной мелких забот. Козеф Й. был готов на радостях обнять Фабиуса за то, что он держал в памяти столько деталей.
— Вы меня ненавидите? — спросил Козеф Й.
— Нет, — отвечал Фабиус. — Я вас побаивался. Только и всего.
— Что? — вскричал Козеф Й. — Вы меня побаивались? Меня лично?
Фабиус признался, без следа какого бы то ни было смущения, что он, Козеф Й., всегда внушал ему страх. Впрочем, все заключенные внушали ему ужасный страх, всегда. Потому он и приноровился их бить. Из страха. Или чтобы его прогнать, страх. Франц Хосс, его начальник, тот был не такой чувствительный, без этих тонкостей. Он потому и не увлекался битьем, что не боялся. А его, Фабиуса, терроризировали лица заключенных, их движения, вообще их масса.
— Вы меня понимаете? — задыхаясь от желания объясниться, почти умоляюще сказал Фабиус. — Я был затерроризирован, годами я жил в страхе, изо дня в день я жил в страхе. Шутка сказать, я состарился в обстановке террора.
Козеф Й. не верил своим ушам. Впрочем, он так и сказал:
— Я вам не верю, господин Фабиус. Честью клянусь, не верю.
Охранник поднялся со стула и зашаркал туда и сюда перед лифтом.
— Мне было страшно, да, — пробормотал он.
Чем, в сущности, была его жизнь? Да и можно разве назвать это жизнью? Бок о бок с заключенными, почти что наравне с ними? Находиться рядом с ними, есть вместе с ними, караулить их и еще раз караулить, это кому хочешь станет невмоготу. А тут еще страх, не отпускающий ни на секунду страх, ужасный, непреоборимый страх… Бывали ночи, когда страх терзал его просто зверски, почти не удавалось уснуть, он икал, дрожал, дергался, его мучили кошмары, то ли во сне, то ли наяву. Ему чудилось, что все эти люди из камер — они не люди, а змеи, и все ползут на него. Да, он чувствовал, как
