— Что он там делал? — спросил Винтер.
— Он назвал это «короткой поездкой в целях просвещения».
Лотта положила ногу на ногу, и он заметил, как растянулась ткань на бедре.
— Они совершенно подавлены, — сказал он.
— Да.
— Я тоже.
Лотта посмотрела на него.
— Тот мальчик… — начал он и спохватился.
Лотта заплакала, тихо и мягко, как будто шел снег.
Дверь на веранду открылась шире, и острый ветер залетел в комнату. Винтер встал и закрыл дверь.
Она рассказывала, а он слушал, как слушает тот, кто не хочет этого знать, но у него нет выбора. Соседский мальчик, девятнадцати лет, поехал в Лондон и там был убит. Он был не просто сосед, а нечто большее.
Когда Винтер переехал с этой улицы, Пэр Мальмстрём был совсем ребенком. Теперь он закончил гимназию. Винтер иногда встречал его. Мальчик со временем утратил девичью пухлость и приобрел мужественную твердость.
Такова жизнь, думал Винтер.
— Как я понимаю, ты разговаривала с Лассе и Карин.
— Я только что оттуда.
— Хорошо.
Он знал, что никто другой не смог бы. Только она.
— Ты был там? — спросила она.
— Да.
Все, что он мог из себя выдавливать, — это краткие ответы. Он там был, и это ничего не меняет, только, может, чуть придерживает бешеные чувства, встречая их на пороге.
— Мы не говорили о… подробностях, — сказала она. — То есть я с Лассе и Карин.
Винтер почувствовал боль в руке, разжал кулак и увидел, что он впился своими тупыми ногтями в ладонь так, что на ней горел красный след.
Он не знал, что сказать.
— Карин говорит, что она никогда себе не простит, — сказала сестра.
— Что он туда поехал?
— Да.
— Ему было девятнадцать лет, он был уже взрослый.
Лотта посмотрела на него.
— Я пойду, — сказал он.
— Подожди. Когда я оттуда пришла… я думала, есть ли какая-то разница в чувствах, если это происходит… вот так или если это был несчастный случай или болезнь.
— Шок больше, но чувство потери то же самое, — сказал он. — Иногда может быть наоборот… когда кто-то подвергается насилию, это настолько необъяснимо, что потерявший близкого не полностью осознает, что произошло… как будто все было только предупреждением.
— В таком случае Лассе и Карин уже прошли через эту стадию.
— Да. Я пошел, — сказал он опять.
Спрятавшись в складках одежды, приглушенные признаки зимы провожали полицейских до лифта и даже до четвертого этажа, где находился следственный отдел.
В другое время года звуки, проникающие сюда, отскакивали со звоном от стен коридора, обитого плиткой. Но зимой они пролетали беззвучно, как снежки. «Сфера тишины обволакивает все и всех, — думал Винтер, выходя из лифта и заворачивая за угол. — Все-таки, может, январь — это мой месяц».
