У меня тоже есть, что тебе сообщить, подумала Грейс, и я тоже рассчитываю на утешение. Она огляделась по сторонам, разыскивая Виллу.
Но среди встречающих Виллы не было!
Флегматичные шведы в теплых пальто, замотанные шарфами, в шапках, натянутых по самые носы, толпились в ожидании. Среди них не было никого, хотя бы отдаленно похожего на Виллу, даже если иметь в виду, что никому не известно, какого цвета волосы у Виллы в данный момент, и не надела ли она твидовый костюм, который прежде не носила.
Никого.
Офицер на паспортном контроле говорил на безупречном английском.
— В отпуск, мисс Эшертон?
— Да.
Резиновый штемпель прижался к странице ее паспорта. Шлеп.
Ее никто не встретил. Автобус, набитый незнакомыми людьми, долго ехал по унылой сельской местности в город. Мимо проносились маленькие «вольво», «мерседесы», «саабы». За окнами проплыло длинное узкое кладбище, засаженное высокими темными соснами, со всех сторон обступившими серые могильные камни, изящные позолоченные ворота дворца, высотные дома. От аэровокзала угрюмый таксист довез Грейс до квартиры Виллы на Страндваген.
Дверь высокого темно-красного дома с фасадом на бухту открыла полная женщина с бледно-голубыми, почти выцветшими глазами. Круглые, чуть навыкате, они придавали ее лицу холодное, бесстрастное выражение, но голос звучал вежливо и довольно дружелюбно.
— Вы говорите по-английски? — спросила Грейс и, когда та кивнула, продолжила: — Здесь живет мисс Вилла Бедфорд?
— Да, здесь, но сейчас ее нет дома.
— А вы не знаете, где она?
— Нет, она не сказала, куда едет. Входите, а то замерзнете.
Грейс ступила на каменный пол узкого холла. Вон крутая лестница наверх (Вилла писала, что живет «наверху»), на темно-коричневой стене висит табличка с фамилиями жильцов, под ней столик с неразобранной почтой.
— Меня зовут фру Линдстром, — представилась женщина. — А вы подруга фрекен Бедфорд?
— Двоюродная сестра, Грейс Эшертон. Я отправила ей телеграмму несколько дней назад, но не получила ответа.
Женщина взяла со столика конверт.
— Эта? Она так и лежит здесь, фрекен Бедфорд еще не возвращалась.
Грейс нахмурилась.
— А она вам не сказала, надолго ли уезжает?
— Ни слова. Но ушла она с маленькой сумкой.
— Когда?
— Дайте-ка подумать — дней десять назад.
Примерно тогда Вилла и написала Грейс то письмо: «Дело принимает такой оборот…»
— Но она, конечно, вернется?
— Надеюсь. Квартира все еще за ней — она оплачена до конца года. Не думаю, чтобы можно было так просто взять и все бросить, никому ничего не сказав.
