— Предлагаешь пойти в пахари? — рассмеялся Гонтарь.
— Не смейся раньше времени, — совершенно серьезно посоветовал Сандалов.
Счет, поданный официантом, вызвал подозрение, Сандалов хотел было сделать проверочку, у официанта сразу опрокинулось и посерело лицо, но Гонтарь сказал:
— Оставь… Пусть он этим трояком подавится, но нас запомнит. Верно, служивый?
— Да господи… приходите… Спросите Вову, и все будет сссделано-с…
Здесь, в Ялте, они встречались почти каждый день и от нечего делать обсуждали, как вынуть деньги из колхозов, но так ничего толком не придумали.
Вскоре Гонтарь отправил по условному адресу в Москву, деду Платону, красивую цветную открыточку с видом висящего над морем «Ласточкина гнезда», в которой сообщал, что со здоровьем у него все в порядке, но одолевает тоска.
Остается только заметить, что дед Платон — это не кто иной, как уже известный нам Александр Платонович Ростовцев… Узок круг. Узок.
Глава двенадцатая
Ранним январским утром Михаил Борисович Лукьянчик шел по главной улице города Донецка, шел, точно плыл в серой мути дождя и снега. Были зажжены уличные фонари, и трудно было понять, вечер сейчас или утро. На Лукьянчике было кожаное пальто, в отблесках фонарей казалось, что его фигура вылита из металла. Повернув, как ему объяснили, с главной улицы, он вскоре уже входил в здание донецкой областной «Сельхозтехники».
— Скажите, пожалуйста, где тут искать товарища Залесского? — обратился он к девице в брючном костюме.
— Второй этаж, в самом конце, — на бегу ответила она.
И вот дверь с табличкой:
«Ю. Я. Залесский»
Должность не указана, но Лукьянчик знает, что такие таблички рядовым работникам на двери не вешают. Постучался и услышал приглушенно:
— Прошу.
Лукьянчик вошел, у порога стряхнул с шапки снег и воду, спросил:
— Вы Юрий Янович Залесский?
— Совершенно точно. Чем могу? Да проходите же, садитесь.
— Вам сердечный привет от Семена Григорьевича Глинкина, — негромко, но четко произнес Лукьянчик.
У Залесского только одна бровь чуть дрогнула, он вопросительно смотрел на посетителя и молчал. А Лукьянчик в это время разглядывал его… Ему лет пятьдесят, голова в густой шапке волос, круто изогнутые брови сходятся на переносице. Лукьянчик заметил, что у него маленькие, как у ребенка, уши, и, наверно, от этого он спускает на них волосы… Черты лица грубые, будто резцом вырублены.
— Где сейчас Глинкин? — спросил Залесский, исподволь присматриваясь к Лукьянчику.
— Не знаю. Из Южного его отправили по месту его первого дела.
