Чубасов вернулся за стол с чувством невероятного разочарования. Самое неприятное заключается в том, что, судя по штемпелю дежурной части ГУВД, эта «явка с повинной» уже зарегистрирована. И теперь придется прикладывать максимум усилий для того, чтобы объяснить, что явилось первопричиной ее появления на свет.
— Шульгин, ты сейчас похож на мента, которому незаметно плюнули в фуражку, а тот ее надел на голову. Я что-то не припомню за восемь лет совместной службы случая, чтобы ты прокалывался подобным образом, — вдоволь налюбовавшись видом Шульгина, который испытывал сейчас двоякое чувство стыда перед Чубасовым и ненависти к «советнику Кряжину» одновременно, генерал уже спокойно закончил: — Значит, так. Этих двоих бельмондей вывести из бригады. Через час они оба должны быть в народном хозяйстве, а явка уничтожена. Хочет Кряжин одного опера — будет один опер. Подготовь своего капитана к соло. «Наружка» еще что говорит?
— Крупье в райотделе. «Важняк» и Сидельников вышли из-под наблюдения.
— Черт… Привезите в ГУВД этого Тузкова.
Новый участник следственной бригады — капитан из ГУВД, сколько ни старался, предвзятого или подозрительного отношения к себе со стороны Кряжина заметить не мог. Бывали моменты, когда ему даже казалось, что с ним советник более откровенен, чем с опером Сидельниковым. А то, как советник переживал по случаю своей ошибки с Тузковым, который не только не был крупье, но еще и не умел даже играть в «дурака», было отдельной главой в наблюдениях человека Шульгина. Более того, Кряжин даже разрешил ему провести первый допрос настоящего Тузкова. Трижды созвонившись с генерал-майором за день, он в четвертый раз позвонил в семь часов вечера.
— Мне непонятно его поведение, — говорил он Шульгину. — Непонятно в том свете, которым вы освещали положение вещей. Он не скрытен, я владею информацией из первых рук, она аналогична той, которой владеет вся следственная бригада. Если вы спросите мое мнение, то оно сведется к следующему: нужно уделять поменьше времени Кряжину и побольше самостоятельной работе с целью опережения его действий.
Шульгин поморщился, вжал нижнюю часть трубки в подбородок и еще раз, дабы теперь иллюзии навсегда покинули голову сыщика, проговорил:
— Есть на севере страны такая народность — орочи. Их на белом свете осталось двести пятьдесят человек, и ЮНЕСКО, брезгуя достижениями архитектуры в стиле готики и рококо, упрямо вносит их в свои реестры как подлежащие обязательной охране памятники их культуры. Они маленькие, все больше — божки да поделки копеечные на вид. Да язык их неповторимый. И делается это с такою старательностью, словно язык этот или идолы деревянные ценность для истории имеют неимоверную. Если же вдуматься, то так оно и есть. Начинаешь понимать?
